Весь период работы Авдеева на Урале ничем не примечателен и можно было бы его опустить, но два-три эпизода заслуживают внимания.
В бригаде землекопов семнадцать человек. Как Семен Авдеев, они живут в общежитии. Большинство кадровые рабочие, люди серьезные. Вот в этой среде кадровых рабочих Семен решил чем-то выделиться и продемонстрировал свой старый трюк, имевший когда-то успех у сверстников.
В воскресенье после коллективного посещения цирка в общежитии зашел разговор о программе фокусника. Семен поднялся и с усмешкой сказал:
— Эка невидаль! Мура! Вот, глядите! — Он разбил стакан, взял осколок стекла, засунул в рот, пожевал и выплюнул, окинув взглядом присутствующих: мол, что, здорово?
Его поступок произвел удручающее впечатление. Оно и понятно: человек в своем уме не станет жевать стекло.
А Семен, расценив по-своему молчание бригады, хвастливо добавил:
— Да я такое могу… Вот, смотрите!
Он схватил доску, на которой гладили брюки, и кулаком забил в нее трехдюймовый гвоздь.
Сосед по комнате, человек в годах, в прошлом матрос торгового флота, Александр Саввич Дзюба подошел к Семену, постучал пальцем по его лбу, без особого усилия вытащил из доски гвоздь, завязал его узлом и сказал:
— Ты, парень, я вижу, чокнутый. На узелок на память, чтобы глупостями не занимался.
С тех пор и сложилось отношение к Авдееву: в каждом городе, мол, свой псих! И хотя Семен работал неплохо, бригадир ему по сто тридцать выводил в месяц, его считали с придурью и откровенно над ним посмеивались.
Как-то Авдеев работал в паре с Дзюбой, рыли они траншею под коммуникацию. Во время перекура Семен поделился:
— Получил я письмо из дома…
Раскуривая тяжелую голландскую трубку, Дзюба из вежливости сказал:
— Интересно.
— Парень у нас один… Ушел за границу…
— Как же это он? — попыхивая трубкой, без интереса спросил Дзюба.
— Да так… В Одессе это было. Ночью украл лодку да и сиганул.
— Куда же он? В Турцию?
— Выходит, туда…
— Один? — удивился Дзюба.
— Один.
— Брешешь ты, парень! Триста морских миль. Один на шлюпке? Да он и за пятнадцать ден не доберется! Хотя, — сам же усомнился Дзюба, — если попросился на иностранное судно, может быть. Что ему понадобилось в Турции? Там своих нищих — пруд пруди! Дурак выискался! — в сердцах сказал он, но подумал: „Это когда же Авдеев получил письмо? Врет. Сколько живем в общежитии, не было ему писем“.
Дзюба посмотрел на Авдеева. На лице парня блуждала хитрая ухмылка, словно он смеялся над матросом.
Перекур кончился, и Дзюба забыл об этом разговоре, но как-то поздно вечером, ложась спать, Семен спросил шепотом: