– Где он? – спросила Нида.
– Уж, конечно, не у Менестеевых болванов. В собственном доме, под надежной охраной, пока не кончится неразбериха. Ну, хорошая моя, умная моя? Будешь бороться за свое счастье?
– Рукопись зарыта в погребе, в доме моей тетки, – сказала Нида, глядя на него спокойными сухими глазами. – Я покажу. Я уверена, что ты сдержишь все свои обещания – дело ведь не в доброте, верно?
– Уж какой из меня добряк, – сказал Нестор. – Ты исключительно разумная девушка. Кровью в данном случае просто-напросто ничего не добьешься. Эй, кто там, – колесницу!
...Гилл медленно шел по улице, запруженной гомонящими людьми. «Гарпии» расставили повсюду набитые амфорами повозки и, держась с небрежно-гордым видом победителей, щедро плескали вино в подставленные кружки, ладони, миски. Много проливалось на землю, и острый винный дух стоял над бессмысленно хохочущими, поющими что-то невразумительное, галдящими афинянами. Кто-то сунул кружку и Гиллу. Он выпил, не почувствовав вкуса, бросил кружку на землю и побрел дальше.
Он подметил, что бесшабашным вроде бы весельем бдительно управляют – на перекрестках, площадях, у храмов, складов с товарами, у домов знати стояли отряды гоплитов и наемных критских стрелков в полном вооружении. Неизвестно откуда возникли, словно птица Феникс, пешие и конные полицейские, еще вчера подчинявшиеся ему. В толпе шныряли трезвые зоркоглазые личности – и в некоторых Гилл узнавал своих бывших сотрудников. На фронтон белого здания бывшей школы поднимали на канатах огромный чеканный барельеф, изображавший гарпию, – здесь, как понял Гилл из разговоров, Менестей намеревался устроить свой дворец, пока не водворится в царском. На гребне крыши уже красовались четыре таких же барельефа, обращенных на все стороны света.
Он чувствовал себя, как человек, бросившийся с крыши высокого здания: мысль еще лихорадочно работает, но телом управлять невозможно, и каменные плиты мостовой стремительно несутся в лицо. Тезей, кумир и повелитель, ушел из его жизни, как уносится сорванный ветром сухой лист. К Лаис он не мог вернуться – таким. Да и никому он не нужен – таким. Ничего не осталось.
Человек заступил ему дорогу. Гилл дернулся, чтобы обойти, но тот шагнул в ту же сторону. Гилл поднял голову и узнал красивого сатира Назера, строгого и серьезного в эту минуту.
– Гуляем? – спросил он.
Гилл безучастно дернул плечом.
– Тезей уплыл, ну и что? – спросил Назер. Глаза у него блестели, но не от вина. – Разве некому драться с этой сволочью?
– Все можно, – сказал Гилл. – Только без меня. Тезей больше не Тезей, а за отвлеченные понятия я драться не умею. И вряд ли уже научусь.