Провинциальная хроника начала осени (Бушков) - страница 83

Нестор встал, задумчиво пошевелил бледными губами, словно стараясь припомнить что-то исключительно важное, что позволило бы ему одержать в споре решительную победу.

– Мне очень жаль, – сказал он наконец.

Он вышел, притворив за собой дверь, и Майон в два прыжка оказался у очага. Спросил тихо:

– Все слышал?

– Да, – раздался шепот.

– Не забудешь?

– Нет.

Майон отскочил а повернулся к двери. Ее распахнул стражник и равнодушно бросил:

– Выходи, что ли?

Все – от царского дворца до колченогой скамейки во дворе – останется на своих местах, но солнечный осенний мир погаснет для него, как выгоревший светильник. Останутся все лица, слова, запахи и звуки, только его не будет. Невозможно было в это поверить, в сознание не вмещалось, хотя сознание способно вместить в себя всю Вселенную, в нем совершенно нет места для такой вещи, как смерть.

«А древние почтенные города Эллады еще горделиво именуют наши юные Афины провинцией, – подумал он. – И тем не менее провинция эта кое-чему научила и кое-что доказала – не зря затратил на нас столько сил сам Многомудрый Нестор...»

Стражник ударом кулака вытолкнул его на улицу и с треском захлопнул калитку. Майон удивленно оглянулся, но тут же все понял. Справа во всю ширину улочки стояли четверо, и слева такие же, хмурые, тусклоглазые, и возле дома напротив. Остро посверкивали спартанские метательные ножи, и нечего было пытаться достать хотя бы одного в броске – слишком далеко, он не успеет. Все же умирать следовало в полете, в беге навстречу ветру, и он вложил всю силу в отчаянный прыжок в сторону ближайшего.

Ножи взлетели, свистя.

18. Время и пирамиды

Нестор Многомудрый, царь Пилоса, дух и мозг Троянской войны, заклятый враг Геракла, сидел в одном из залов царского дворца, у очага, несмотря на жаркий день разожженного так, что пламя металось и гудело. Он брал по листку из лежащей на коленях рукописи Архилоха, бросал в огонь и, по-птичьи склонив набок голову, внимательно смотрел, как наливаются жаром буквы, вспыхивают углы, занимается середина и лист превращается в невесомо колышущиеся лохмотья пепла, а там и пепел рассыпается, уносится в дымоход. Жаль, что листов осталось так мало, будь его воля, это занятие продолжалось бы до бесконечности – чтобы не думать.

Не думать он не умел, он привык думать много и углубленно, это стало необходимой, как дыхание, потребностью, обернувшейся теперь против него же.

Все ушли. Сначала они были то ли группой единомышленников, то ли стаей, а теперь он остался один и близился к своему пределу.

Всю жизнь он силился создать нечто несокрушимое и вечное, но оно утекало сквозь пальцы, как само Время. Когда-то превеликим напряжением сил ему удалось разрушить все планы Геракла и уничтожить его самого – но искры разлетелись во все стороны и сияли все эти долгие годы, ежеминутно грозя пожарами. Троянская война была триумфом, который невозможно было принизить или замолчать, – но сколоченный им союз распался там же, на берегах Скамандра, едва только отзвенели мечи: поделив добычу, все расползлись по логовам. И никому из них эта война не принесла удачи. Агамемнон, на которого Нестор возлагал большие надежды, которого, стоя за его спиной, намеревался сделать правителем всей Эллады, был убит собственной женой и ее любовником. Одиссей бежал в неизвестность. Остальные кончили не лучше. Все вернулось к прежнему – к скопищу то и дело схватывавшихся в кровавой грызне царьков крохотных государств. Идеи Нестора не возымели действия то ли измельчали властители и не в состоянии были эти идеи воспринять, то ли... Отважиться на логическое завершение этой мысли он не мог.