— А у вас есть убеждения? — спросил Хейне.
Тайхман ткнул его пальцем под ребра, словно желая сказать: «Оставь старика в покое».
— Да, это убеждения моих отцов, — ответил генерал. — Убеждения, которые сделали нашу страну великой.
— Поступай правильно и никого не бойся, — подсказал Хейне.
— Да, — подтвердил генерал.
— Будь бесстрашным и правдивым.
— Да! — вскричал генерал.
— Быть, а не казаться.
— Да! — снова воскликнул генерал. — Значит, ты понимаешь, о чем я говорю.
— Да, господин генерал, — сказал Хейне.
В этот момент из столовой, где за закрытыми дверьми танцевала молодежь, донесся взрыв смеха.
— Силы небесные! — вскричал генерал. — Чертовы танцульки! Словно мы не воюем. Пустые… пустые люди.
Он рывком распахнул двери и встал в проходе, глядя на танцующих. Тайхман не видел выражения его лица, но, судя по реакции танцующих, оно, вероятно, было угрожающим.
— Немедленно прекратить! — рявкнул генерал. Его голос прозвенел, как натянутая струна.
Парочки поскорее покинули комнату, и только фонограф доигрывал «Маленького форейтора». «Хорошо, что это марш, — подумал Тайхман, усмехнувшись про себя. — Не дай бог, это было бы танго».
Когда пластинка закончилась, крышка фонографа захлопнулась. Не оборачиваясь, генерал прошел через пустую комнату — застывший, печатая шаг, вытянув носок, выпятив узкую грудь и распрямив спину. Правда, он слегка пошатывался. Генерал пытался унять дрожь в коленях, но это ему не удавалось. И все-таки, делая следующий шаг, он старался удержать дрожь. Наверное, он думал, что главное — это сохранить выправку, а куда идти — совсем не важно; осанка — вот что решает все.
«Он похож на щелкунчика, которому попался орех не по зубам, — подумал Тайхман. — Бедный старый генерал. На этот раз ребенка, который взял бы тебя за руку и отвел куда надо, рядом нет, и тебе придется идти самому. А проигрывать ты не умеешь — принять свое поражение с достоинством тебе не дано».
После ухода генерала всем стало неловко, и разговор велся вполголоса. В комнату вошел Бюлов и спросил Тайхмана, что случилось: Бюлов был с теми, кто танцевал.
— Тяжелый человек.
— В хороших семьях это случается, — заявил Бюлов и предложил продолжить веселье. Но Хейне собрал друзей и увел их в свою комнату.
Там было вино, и они уселись, попивая мозельское и куря черные гаванские сигары. Хейне курил сигареты. Тайхман вышел на балкон. Падал снег, и на тропинке в саду отпечатались следы разошедшихся гостей. С высоты они казались на удивление узкими и маленькими, и Тайхман поразился, что у мужчин могут быть такие короткие шаги. Последние гости покидали дом. Маленькие, сгорбившиеся и растерянные, они двигались по саду, словно кучка испуганных овец, потерявших пастуха. Где-то звонили в колокола; удары колокола не прекращались, словно его забыли остановить. Тайхман с удовольствием смотрел, как падают снежинки. Они тихо опускались на землю, и ночь от этого становилась светлее и приветливей, и там, где была грязь, снег покрывал ее. Тайхман почувствовал, что снежинки опускаются ему на голову, и это было приятно, как будто они его ласкали. В полете крошечных серебряных кристалликов было что-то успокаивающее и умиротворяющее. Тайхман готов был часами стоять под снегом, слушая звон одинокого колокола и размышляя, по ком он звонит.