Представители артистического мира поднялись на борт. Они желали видеть все. Дамы спускались по трапу в кубрик — совсем не простая задача для тех, кто ходит на высоких каблуках.
— Боже, как здесь тесно! И вы здесь спите? Невероятно!
— Да, мы должны были это увидеть, чтобы осознать, как трудно приходится нашим мальчикам, — сказал один из артистов, снимая шляпу, чтобы она не помялась. Моряки не знали, что сказать, и лишь смущенно улыбались. Одна кинозвезда позволила усадить себя на койку и положила ногу на ногу, демонстрируя чулки телесного цвета. Затем она принялась щебетать. Она говорила без умолку — и не сказала ничего. Но это было не важно, моряки все равно ее не слушали, их больше интересовали зрительные впечатления.
— Автографы? О да, конечно. С превеликим удовольствием.
Моряки протянули звезде листочки бумаги, чтобы та написала на них свое имя. Вперед вышел Хальбернагель.
— Распишитесь в моем дневнике, мадам. — С этими словами он передал ей прошлогоднюю записную книжку, куда заносил свои карточные долги.
— Это очччень интересно, — прощебетала звезда, не прекращая говорить и одновременно раздавать автографы, как учили ее в Берлине. Тайхман вдруг понял, что она боится, что кто-нибудь задаст ей вопрос, на который она не сможет ответить, поскольку в тех пьесах и фильмах, где она играла, готового ответа не было.
После того как каждый матрос получил хотя бы один автограф — Хальбернагель добыл их с полдюжины: «Я их потом продам», — объяснил он Тайхману, — знаменитости вернулись на палубу. Здесь вниманием дам завладели офицеры штаба флотилии, которые ходили вокруг них подобно тому, как кот ходит вокруг кастрюли с горячим супом. О да, они были голодны, но боялись обжечься. Это были важные персоны, с которыми надо держаться осторожно, иначе они погубят твою карьеру.
— Да, мадам; нет, мадам; да, моя дорогая мадам, — говорили офицеры. Матросы выражались попроще, но, поскольку этот язык был не для дамских ушей, они говорили между собой. В принципе это было одно и то же.
Хальбернагель ухитрился уговорить балерин забраться на боевые посты. Он объяснил им, как действуют орудия, и поднял их повыше, чтобы дамы смогли посмотреть в прицелы. Он говорил со знанием дела и сыпал техническими терминами, хотя его боевой пост как «вестового командующего» находился на мостике и к орудиям он не имел никакого отношения. Он произносил короткие речи, которые порой звучали довольно двусмысленно, насколько могли судить моряки по тому, как дамы хихикали. «Вот тут затвор, и еще есть болты, и все нужно вставлять в разные места, а в темноте, особенно на новых орудиях, найти нужное отверстие не так-то легко». Громкий смех. «Поэтому, — продолжал Хальбернагель, — я предпочитаю оружие, в которое все уже правильно вставлено». Это было воспринято девушками как комплимент, и вновь раздался смех.