Они не говорили о войне. Но когда этого никак нельзя было избежать или когда спиртное развязывало им языки, они рассуждали о своей войне остроумно и цинично. При этом двое или трое из каждых десяти не возвращались из похода. Они воспринимали это спокойно, без лишней болтовни, так же как и свои победы. Они никогда не вешали носа и, как могли, насмехались над возможной гибелью. Это была элита ВМС, которая всю войну вела себя так, как и подобает элите, — и тогда, когда им улыбалась удача, и тогда, когда их, словно скот, отправляли на бойню.
Мичманов на берегу ждала почта. Хейне описывал свою жизнь в привычном ироничном стиле. Его письмо пришло из Пилау. После первого похода его направили на переподготовку в училище для подводников. Друзья Хейне плохо представляли себе, что будет, если одно из его писем попадет в руки военной цензуры. Пришло письмо и от Бюлова, в котором он сообщал, что женился. Правда, он не рассказал, как ему это удалось. Ему, похоже, нравилось его теперешнее положение, и по тону его письма чувствовалось, что он не испытывает обиды на судьбу. Даже Штолленберг счел стиль письма слишком чопорным и умиротворенным для такого парня, как Бюлов.
Тайхман получил письмо из Берлина, в котором фрау Вегенер сообщала о рождении сына и писала, что если у Тайхмана найдется время на Рождество, то они были бы рады видеть его у себя и приглашали от всей души.
Штолленберг вызвался написать ответ Хейне и Бюлову. Он любил писать письма. Тайхман наблюдал, как он медленно и аккуратно исписывал лист за листом каллиграфическим почерком. Они сидели за одним столом в своей комнате: Тайхман с сигарой во рту, а Штолленберг, поглощенный своим занятием, держал в зубах трубку и время от времени перебрасывал ее из одного угла рта в другой. Периодически он зевал и запускал пальцы в светлую шевелюру, раздумывая, что бы еще такое написать. Когда его осеняло, глаза его загорались, и он снова склонялся над листом. «Да он просто душка», — подумал Тайхман, наблюдая за усердной работой друга. И вдруг ему захотелось сказать Эмилю, какой он хороший парень.
В Берлин Тайхман написал сам. Он расписал свою службу на подлодке в таких подробностях, словно письмо было предназначено старому товарищу по службе на тральщике. «Ей будет скучно читать это», — подумал он.
В середине декабря из отпуска возвратилась первая группа; командир и инженер-механик остались дома на Рождество. Тайхман решил не ездить в Германию, а Штолленберг сказал, что не знает, что ему делать дома. После того как схлынула вторая волна, жизнь их вошла в спокойное русло. Они съездили разок в Беарриц и дважды в Руан, где и провели Рождество. Пили они довольно много; жизнь тянулась однообразно, но спиртное помогало скрашивать ее течение, и даже очень прилично, ибо они отмечали Рождество целых три дня.