Отец Хейне жил в своем доме на Бланкенезе. Табличка на садовых воротах гласила: «Профессор Фридрих Хейне».
— У тебя грязь под ногтями, — сказал Штолленберг.
— Ты прав, черт побери, но мне даже ножом не удалось выковырять из-под них деготь, — вздохнул Тайхман и спрятал руки в карманы брюк.
— А я свои ногти отмыл бензином, — поделился опытом Штолленберг. — И неплохо бы тебе надеть свежую рубашку. На этой не хватает пуговицы.
— Оставь его в покое, — вмешался Хейне. — Все это ерунда.
— Надень мой галстук, и он закроет место, где не хватает пуговицы.
Тайхман надел галстук Штолленберга.
— А ты?
— Я надену спортивную рубашку.
— Тебе очень идет.
Они прошли через сад. Дверь открыла девушка.
— Это Молли, — сказал Хейне. — Ее настоящее имя — Мария Хольцнер. Но я зову ее Молли, потому что она такая миленькая и мягонькая. Поцелуй ее, она сделана из…
— Ну что вы, господин Хейне…
— Да не выпендривайся ты!
Молли рассмеялась:
— Мама мне всегда говорила, чтобы я надевала жестяные трусики, когда поблизости появляются моряки.
— А у нас есть открывашка, — сказал Штолленберг и покраснел, когда Молли взглянула на него.
Хейне прошел в кабинет отца, а они остались ждать в небольшой гостиной. Тайхман рухнул в кресло и уставился на портреты Гинденбурга, Лютера и Тирпица. Лютер висел между двумя вояками. Затем он передвинул кресло к аквариуму в углу комнаты и заговорил с рыбами. Он сунул палец в воду и смеялся, когда рыбки на него наталкивались.
— Чего это ты тут плещешься? — спросил Штолленберг.
— Меня это забавляет, да и рыбкам нравится. Они тут дохнут со скуки. А сейчас, друзья мои, мы устроим вам маленький шторм, и вы узнаете, что идет война.
— Эдак ты всех рыб на пол выплеснешь.
Отец Хейне был сама вежливость. Тайхман почувствовал, какие тонкие у него пальцы, когда пожимал ему руку. Он заметил, что профессор на полголовы ниже сына. У него были коротко стриженные, с проседью светлые волосы, небольшой нос со слегка вздернутым кончиком и светло-голубые слезящиеся глаза. Он производил впечатление скромного, можно даже сказать, робкого человека. Тайхман взглянул на Герда Хейне с его длинными черными волосами и крупным орлиным носом и удивился, как у этого невзрачного мужчины мог родиться такой сын.
— Рад познакомиться с друзьями Рейнгольда. Вы как раз поспели к ужину.
Тайхману пришлось прикусить губу; он не знал, что у Герда было второе имя, и ему подумалось, что профессор мог бы выбрать для своего единственного сына не такое смешное имя. Штолленберг оживленно болтал с профессором, словно они были закадычными карточными партнерами, и, говоря о Герде, называл его Рейнгольдом. Век живи, век учись, подумал Тайхман.