Рассказывали, например, что у Терка была фамилия. И имя его звучало совсем иначе. И был он незаконным сыном одного очень знатного человека, ныне известного не только каждому жителю Западного Кабрана, но и каждому гражданину Великой Айтарии. Когда я впервые об этом услышал, немедленно спросил: "Неужели — самого Айтара?" — "Нет, — Эйме снизил голос до заговорщического шепота, — но почти". Я не понял, кого он имел в виду.
Говорили так. Очень Знатный человек, еще не ставший главой своего рода, в юном возрасте изучал радости плотской любви с одной из служанок в родном замке. Ну и получился у него нечаянно ребенок, впоследствии ставший Терком Неуковырой. Дело житейское, случается сплошь и рядом — и отец Очень Знатного человека поступил так, как было принято среди людей его круга. Служанке было выдано приличествующее приданое (ходили слухи, что целых сто далеров) и найден муж из торгового сословия, как раз нуждавшийся в деньгах, дабы основать свое дело. Муж должен был подобающе растить и воспитывать кукушонка, заботиться о его матери, не попрекать грехом (да и какой грех — не отказать Очень Знатному человеку?), а в остальном волен был жить как ему заблагорассудится. Да, еще он был обязан по первому требованию отчитываться о здоровье и успехах кукушонка перед его сиятельным дедом или папой, буде те пожелают проявить интерес. Впрочем, обязанность эту ему ни разу не пришлось исполнять.
Лавочник был честным человеком и блюл все пункты договора, но без души. Он очень быстро родил своих собственных сыновей и дочек, общим числом семерых, и конечно, предпочел бы вкладывать деньги в них, а не в чужого подаренка. Глупо было бы оставить ему, скажем, лавку, хоть и принято было делать наследником старшего сына. Но лавочник привык считать старшим все-таки кровного своего белобрысого краснолицего Аску (или Юфку, или как его там звали), а не тощего черного галчонка с врожденным изяществом потомственного воина.
Но счастье улыбнулось приемному папаше: начался новый виток Бесконечной войны, тянувшейся сколько себя помнили жители Великой Айтарии, столица объявила новый набор отрядов — и пехоты, и кавалерии, и артиллерии, и даже военных матросов. И юный Терк, которого тогда звали иначе, загорелся идти воевать. Матушка его всплакнула, названный батюшка вздохнул с облегчением, мысленно вычеркивая приемыша из списка наследников — и в столицу отправился будущий бомбардир семнадцати лет от роду.
Рассказывали также, что когда Терк прибыл в столицу, и явился в казармы, и назвал свое тогдашнее имя, его немедленно записали учиться на офицера, потому что имя было хоть и бастардское, да громкое. И что на третий день новобранца разыскал настоящий папаша, познакомился наконец с сыном, о котором не вспоминал семнадцать лет, остался премного доволен и даже предложил парню служить под своим началом, при штабе, потому что Очень Знатный человек уже почти стал тем, кто он есть сейчас, и занимал в армии самое что ни на есть высокое положение. Но Терк был гордым, даром что воспитывался в лавке, и отказался. Тогда же он отказался и от своего настоящего имени. Не то чтобы совсем — по бумагам он так и остался кем был, но всем знакомцам представлялся: Терк из Огретоны.