— Встаньте, господин Мавай, — нежно воркует королева. — Я изнемогаю от страсти.
Вот болван, ничего не понимает, пока не скажешь прямо!
Поэт вскакивает, заключает ее в объятия, находит ее губы. Голова его идет кругом, ему кажется — он в сказке. Или во сне. Или в собственной балладе.
— Да, да, Ронел, — ее величество сладко вздыхает, поощряя.
Наконец поверил.
С ним хорошо. Совсем не так, как с Кайалом, но очень хорошо. Пожалуй, она оставит обоих.
Через несколько недель запал догорает до детонатора.
Кайал вызывает Ронела на дуэль — и конечно, убивает противника.
Королева в бешенстве.
Этого она никогда не простит… да и хватит уже капитану мозолить ей глаза. Надоел. Еще дядя Леорре принял эдикт о запрете дуэлей. Пора о нем вспомнить… как, за это не казнят?
Кайал обвинен в государственной измене и обезглавлен.
Ее величество смотрит, как катится его темно-рыжая голова, и ноздри ее трепещут.
Страсть накатывает волной, а Кайала больше нет.
Кругом множество интересных мужчин… Она оглядывает из-под ресниц своих придворных и делает знак герцогу Ореньи. Крупный, мощный, со старым шрамом на лице. Не старше сорока. Возможно, от него будет толк и в других делах… но сейчас — "Как ваше имя, Ореньи? Верьен? Мне нравится. Окажите вашей королеве услугу. Пойдемте".
Верьен умен, ловок в интриге, ненасытен в любви.
Пока он будет правильно себя вести, он останется.
-
Снилась. Приходила, садилась на край постели. Целовала, улыбалась.
Просыпался — нету.
Болело в груди.
Уходил в лес. Искал.
Звал.
Однажды — нашел.
Лучше бы никогда.
349 год Бесконечной войны
Весной война снова покатилась на юг, но теперь лес ее не остановил.
Заветреная вливалась в серый поток беженцев — даже странно, казалось, все, кто мог, оставили свои дома еще тогда, тем страшным летом, но люди все тянулись и тянулись по дороге, уходя дальше и дальше от Эннара и войны, а война ползла за ними, выдавливая крестьян, как повидло из пирога. Снялись с места Майра и Лакор — уехали в телеге, усадив поверх горы вещей своих одинаковых голубоглазых детей. Привязанная сзади, плелась рябая корова, грустно кивая рогатой головой. Уехало многочисленное потомство тетки Кайлы; сама она правила пожилой рыжей кобылой, щелкая вожжами и покрикивая попеременно то на лошадь, то на внуков. Каждый день пустел еще чей-нибудь дом. Уходили с котомками за плечами, подпирали дверь поленом, чтобы не распахнулась, шептали над крыльцом молитву о сохранении имущества… поворачивались к дому спиной и вскоре исчезали за поворотом дороги.
Терк выставил нас из трактира, когда услышал, что эннарцы вошли в Косовую. Нера плакала и кричала, что никуда не уйдет от этого дурня; мы с Хальмой упирались и спешно выдумывали веские доводы, чтобы остаться — потому что этот сумасшедший Неуковыра прогонял нас на юг, а сам намеревался по-прежнему держать трактир. Один. Среди войны.