Ивану выдали новое «хэбэ» и бушлат. Старшина ворчать стал: чего это солдату такое исключение — только ж меняли, три дня как? Данилин сказал, что по личному приказанию командира батальона.
Солдаты катали голову по крышке снарядного ящика. Савва, друг Бучин, веселый узкоглазый калмык говорит:
— Слышь, братан, дай я ухо отрежу? Нож тебе подарю, — он вертел перед Иваном трофейным клинком с кровостоком, кричал: — Буча пацан. Пацан сказал, пацан сделал. Это этот, да… лыжник, финн?
— Иди ты, Савва, со своим ножом, — беззлобно посылал его Иван. — Прибалт это, дурья твоя башка, биатлонист.
— Э, брат, ты у него нашел деньги, да? Им, говорят, за нас платят долларами? Делись, да, — гогочет Савва.
— Ботинки я снял с него. Вон стоят. Добрые ботинки. Режь ухо, мне не жалко. Ботинки на память себе возьму.
Они стояли на позициях еще три недели. Потери были, но незначительные. Скоро войска взяли Аргун. В газетах писали, что война не надолго: боевиков придавили на всех направлениях, и они хотят замиряться. Иван плохо разбирался в политике.
К весне Ивана сняли с передовой и отправили дослуживать в родную часть.
Перед отправкой позвал Ивана взводный Данилин. Иван вдруг заметил, что глаза у старлея голубые, голубые — небесного цвета — такие бывают у детей.
— Ты вот что, Знамов… — Данилин будто собирался с мыслями. — Представить тебя решено к ордену, — и вдруг совсем не по-военному, не по-уставному, просто, как друг и товарищ фронтовой, сказал: — Ты только помни, Буча, всегда помни: озвереешь, не сможешь жить среди нормальных людей. Оставайся человеком даже на войне…
Старший лейтенант Данилин погиб за две недели до Ивановой демобилизации.
Когда ехал Иван на дембель про Данилина не думал и о словах его не вспоминал. Мечтал о бане — как затопит отец. Как на пасеку они с соседями Болотниковыми поедут, раков на Дон ловить. Вообще, о новой жизни думал.
А старое?
Что ж, отпустит потихоньку: молодой он — чего ему?
…
В Волгоградскую степь весна приходит в конце марта.
В апреле уже рдеют на пологих курганах тюльпаны; птица степная щебечет, а которые с ветром вернулись из чужих краев, бродят по черной маслянистой пахоте, привыкают к запаху родной земли.
Двор Знамовых в Степном не хуже других: дом еще советской постройки белого кирпича на две семьи; палисадник с теплицами, георгины у крыльца.
Года два как поставил отец Знамов баню. Ивана в армию проводили и начали тогда строиться. Соседи Болотниковы, что жили с ними через стенку, помогали. Отец их, да старший Игорь выпивали крепко. Иванов отец этого дела не любил, но терпел. Как всякие добрые соседи привыкли Знамовы и Болотниковы друг к другу. Так — в согласии и ссорах жили уже много лет. С младшим Витькой соседским, тридцатилетним хитрющим, но трудолюбивым детиной, да со своим кадыкастым Жоркой, пятнадцатилетним подростком, и построили за неделю.