Служитель ответил сначала сурово:
– Не положено. В понедельник или во вторник приходите.
Но потом взглянул на Соньку, стоявшую с разинутым ртом, и раздобрился:
– А то в родовспомогательное сходите, к Лизавете Андреевне. Она все равно как врач, хоть по званию только повивальная бабка. Дешевле берет, а может и совсем задаром, если пожалеет.
Вот и отлично. Несвицкая на месте.
Вышли из приемного, свернули в садик. Когда подходили к желтому двухэтажному зданию родовспомогательного отделения, случилось происшествие.
Хлопнула оконная рама на втором этаже, звонко посыпались стекла. Анисий увидел, как на подоконник вылезает молодая женщина в одной ночной рубашке, длинные черные волосы разметались по плечам.
– Уйдите, мучители! – истошно завопила женщина. – Ненавижу вас! Смерти моей хотите!
Глянула вниз – а этажи высокие, до земли далеко – спиной к каменной стене прижалась и давай меленько переступать по парапету подальше от окна. Сонька так и застыла, губы развесила – никогда такого чуда не видала.
Из окна высунулись сразу несколько голов, принялись черноволосую уговаривать, чтоб не дурила, чтоб вернулась.
Только видно было, что не в себе женщина. Шатает ее, а парапет узкий. Сейчас упадет или сама бросится. Снег внизу стаял, голая земля, вся в камнях, железки какие-то торчат. Тут верная смерть или тяжкое увечье.
Тюльпанов глянул налево, направо. Народ глазеет, но физиономии у всех растерянные. Что же делать-то?
– Тащи брезент или хоть одеяло! – крикнул он санитару, вышедшему покурить, да так и замершему с цигаркой в зубах. Тот сорвался, побежал, только вряд ли поспеет.
Растолкав высунувшихся из окна, на подоконник решительно вылезла высокая женщина. Белый халат, стальное пенсне, волосы на затылке стянуты в тугой узел.
– Ермолаева, не валяй дурака! – крикнула она начальственным голосом. – У тебя сын плачет, молока просит!
И тоже, отчаянная, двинулась по парапету.
– Это не мой сын! – взвизгнула черноволосая. – Это подкидыш! Не подходи, боюсь тебя!
Та, в белом халате, сделала еще шаг, протянула руку, но Ермолаева вывернулась и с воем прыгнула.
Зрители ахнули – в самый последний миг врачиха успела схватить полоумную пониже ворота. Рубашка затрещала, но выдержала. У висевшей непристойно заголились ноги, и Анисий часто заморгал, но тут же и устыдился – не до того теперь. Докторша уцепилась одной рукой за водосток, другой держала Ермолаеву. Сейчас или выпустит, или вместе с ней сверзнется!
Рванул Тюльпанов с плеч шинель, махнул двоим, что стояли рядом. Растянули шинель пошире – и под висящую.