Но то же чувствовал и наш Спаситель, напомнил себе отец Мейер, и его утешили в его страхах.
— У меня появляются… мысли, отец. Не такие мысли, какие были бы угодны Господу нашему. Я желал вещей…
Он прижался взмокшим лбом к перегородке. Какая непомерная гордыня — говорить от имени другого! Осмелиться представить себе, что творится в чужом сердце. В сердце, которое даже не бьется. В мозгу, который не думает.
Нет, он не верит в это.
— Послушай, — прошептал отец Мейер, обращаясь к фигуре, которую он различал сквозь ширму. — Я отпускаю тебе твои прегрешения, прощаю тебе совершенные грехи и греховные мысли, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. — Он прищурился, стараясь разглядеть зомби сквозь частую решетку. — Ты понимаешь? Иди с миром. Бог прощает тебе…
— Отец, — донесся до него чей-то голос, и отец Мейер сильно вздрогнул.
Оно заговорило! Хвала Господу! Он знал, он всегда верил в это, он молился…
— Это Антон, — продолжал голос, и священник понял, что это мальчишка Век, стоявший прямо за занавеской. — Кардинал и епископ приехали в отель моего кузена. Они спрашивают вас.
И сейчас отец Мейер взглянул на фигуру на кресте. На того, кого он осмелился простить. На сцене происходила кульминация пьесы — страдания Христа. На подмостках стояло три креста. На двух висели актеры, исполнявшие роли разбойников, их поддерживали ремни, продетые под набедренными повязками, — так должен был висеть и Каспар Мюллер. Святые женщины в накидках и плащах рыдали, заломив руки. Сбоку стоял римский центурион и размышлял о чем-то. Актеры подняли взгляд на живого мертвеца, прибитого к кресту Каспара Мюллера. Сам старик прятался за кучей камней, которую позднее должны были использовать в сцене Воскресения. Они говорили, обращаясь к зомби, и Каспар отвечал дрожащим старческим голосом.
Из-за креста Каспар выкрикнул:
— Eli, Eli, lama sabachthani![67]
И фарисеи осыпали его бранью за обращение к пророку Илии.
Фигура на кресте, бледная и хрупкая, тяжело вздохнула и подняла глаза к небу, затем взглянула вниз. Это оживленный труп, твердил отцу Мейеру разум.
Но сердце его отвечало: это невинный человек, приговоренный перенести подобные страдания десять раз. Каждого зомби использовали для десяти представлений; они придумали, как замазывать дыры в его руках воском, зашивать и маскировать рану в боку. Они сделают это с ним десять раз. Ради славы Господа.
И славы Обераммергау.
Каспар Мюллер прокричал: «Жажду!»[68] Солдат протянул существу губку, смоченную в уксусе. И оно обсосало губку. Отец Мейер не сомневался в этом.