Женщина, возвращаясь домой, улыбалась. Она держала собаку только потому, что не могла иметь детей, и вот, совершенно неожиданно, у нее появился ребенок. Она увидела в этом перст Божий. Ее не волновало то, что ребенок мертв, то, что ей явно предстояло соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не умереть самой. Она будет любить его до конца жизни, даже после того, как эти ужасы закончатся. Она никому о нем не расскажет, и когда всех зомби переловят и уничтожат, ее ребенок останется с ней. Она будет любить его и заботиться о нем до конца дней своих.
Но никогда не выпустит его из клетки.
Ну что ж… наверное, эта история не из тех, что стоит рассказывать. Прямо сейчас, пока я нахожусь в гуще событий, мне почему-то кажется бессмысленным утруждать себя и сочинять рассказы. Но я знаю, что когда-нибудь мир захочет найти смысл в ужасах, через которые ему пришлось пройти, и кому-то придется взять на себя задачу описания зомби. Я вполне могу оказаться таким человеком. Так что мне, по крайней мере, нужно попытаться.
Пока я почти подсознательно превращаю жизнь в произведения искусства (хорошо, пусть другие решат, искусство это или нет), я понимаю одну вещь: рассказы о зомби — правда. И в то же время ни один рассказ о зомби не правдив. Потому что, понимаете ли, рассказов о зомби не существует, пока я не напишу их. Вселенная не имеет мнения о нас. Как бы мы ни старались приукрасить реальную жизнь, все-таки она совсем не похожа на рассказ. Ни повторений, ни морали, ни смысла. Жизнь — это то, что мы делаем в ней.
И вот наконец после долгих лет, проведенных за пишущей машинкой, я оказался в таком положении, когда требовалось что-то сделать.
С того дня, как я нашел себе убежище в подвале, прошла неделя. Несомненно, тот, кто сидел в бронированной машине, провел там не меньше времени, иначе его уже не было бы в живых. Но сколько бы этот человек ни просидел в ловушке, он — или она, нельзя забывать, что это может оказаться «она», — наверняка сейчас нуждался в пище. И в моих силах было помочь ему.
Я поспешил обратно к автомату с печеньем. Я разломал его, отказавшись от приятной иллюзии порядка, которую прежде давала мне монета, опускаемая в щель, и набил карманы крендельками, вяленым мясом, лимонадом и прочими закусками. Холод от банок, проникавший сквозь одежду, напомнил мне, что городская электросеть еще работала, и это служило хорошим признаком, верно? Где-то там, далеко, колеса промышленности продолжали вращаться, и кто, как не человеческие существа, вращал их? По крайней мере, я надеялся на это. Боюсь, я не очень четко представляю себе, как вырабатывается электричество. Мне не приходилось заниматься такими вещами. Потом, сказал я себе, я изучу этот вопрос — если настанет это «потом».