- В живых оставите, неужто? - притворно удивился старейшина.
- Толку нам от ваших трупов, пыхти потом, закапывай. Что мне врать - баб заберем, детей продадим, а мужики, валите к чертям, выживете без оружия - ваше счастье.
- А как не согласимся?
- Времени у нас много, надоест - костер сделаем и лопатой после рыть не надо.
Насчет костра говоривший, пожалуй, припугнул. Зажечь главную избу и все - не остановить будет жадные языки пламени, полыхнет весь хутор трескучим пожарищем. А вот по поводу уготованной судьбы похоже на правду. Но смысла мужчинам сдаваться нет, жен с отпрысками по любому пощадят, отец же, своими руками чада в неволю передавший жизни не достоин. Рассветет, улица из окон как на ладони - поогрызаться еще могут громоздкие арбалеты.
Кошачьими движеньями плывет в темноте по дуге вдоль проема ссутулившаяся, слившаяся с тяжелым самострелом фигура охотника. Бесшумно крадется, меняет угол обзора в поисках хозяина резкого голоса, ориентируется на источники света лучший стрелок рода, пока заговаривает врагам зубы старейшина. Замер, остановился. Затаил дыхание, как в полевании на дикого зверя, плавно нажал рычаг. И опять пение ушедшей стрелы отзывается победным маршем и яростным чертыханием в конце ее полета.
- Ну, сука, ты у меня не один день умирать станешь, - рычат снаружи.
- Сам по ходу не сдохни, - сплевывает Сивый.
Переговоры прекращаются, но атака сразу не следует.
Тягостно и невыносимо ударами пульса в висках отмериваются секунды бездействия и кровь, словно густея, медленно, толчками движется в венах. Все напряжены до предела. Стрелки также мягко танцуют около окон, выискивая новых жертв, сами держась в спасительной тени. Сколько времени продлится противостояние? Защитники не знают - снаружи осталось девять наемников. Нападающие могут только догадываться - внутри их ждет шестеро готовых на все охотников, старик и восемь женщин. Затаившиеся на чердаке не в счет.
Спокойно шуршат песчинки, истекая воронкой в хрустальном конусе вселенских часов, отсчитывают последние мгновения умирающего мира.
Ванко поудобнее устроился на трухлявых опилках и листве, устилающих пол чердака. Через прорехи в прохудившейся после зимних ветров крыше обстановка как на ладони. Опустошенно, не по-домашнему, раскрыты двери семейных изб. Еще не умер хутор, а по улицам уже будто смерть прошла. Безжизненно. Ощущение, словно мертвые в своих домах затягивают в безмолвное послесмертие окружающее пространство. Оживление со стороны глухой стены - цепочкой просочились к ней темные тени. Прижались в ряд к округлым бревнам и потекли в стороны к углам, к незащищенным окнам.