Ставрас выдохнул ему в волосы, щекоча дыханием, и так же тихо произнес:
— Не нужно, если не хочешь. Но больше не выталкивай меня так, это напрягает, знаешь ли. А я уже слишком стар для таких потрясений. Что будешь делать, если скончаюсь от инфаркта?
— Привяжу ниточки и буду дергать, чтобы шевелился и не вздумал концы отдать, надо же оправдывать свою маску, — хмыкнул Шельм.
Пальцы, стискивающие покрывало до побелевших костяшек разжались. Дыхание, сбившееся от неприкрытости чувств, начало выравниваться и он постепенно расслабился, снова доверчиво принимая тепло, которым делился с ним лекарь.
— Впусти меня, — прошептал Ставрас, опять зарывшись лицом ему в волосы. — Мне не нужна твоя память, сам расскажешь, если захочешь. Я просто хочу слышать тебя.
— Зачем?
— Мне так спокойнее.
И шут впустил, снова открывая ему доступ в свое сознание.
— Знаешь, это ужасно непривычно осознавать, что теперь все время под присмотром.
— Ничего, привыкнешь.
— А если не привыкну?
— А вот "если" быть не может.
— Почему это?
— Потому что ты сам с каждым днем все больше открываешься передо мной, Шельм Ландышфуки.
— Угу. Только ты передо мной открыться не спешишь.
— Откроюсь, не переживай. Чуть позже.
— А почему не сейчас?
— Еще не дорос, — отрезал Ставрас.
Шельм возмущенно засопел, но возникать на эту тему больше не стал. А потом, уже засыпая, все же пробормотал:
— А полетаем еще?
— Полетаем. Если ты заснешь, наконец.
— Да, сплю я, сплю…
Но полетать им опять не дали. Правда, виной всему был на этот раз вовсе не Веровек, сам подскочивший, словно ошпаренный, когда чуть в отдалении раздался мелодичный, совсем не волчий вой. Вот это-то и испугало, вынуждая волоски на коже встать дыбом, и проснуться, невзирая на усталость.
— Что это? — полушепотом выдавил из себя королевич, хватаясь за меч, который теперь всегда клал рядом с собой.
— Чумрики, — равнодушно отозвался Ставрас, но за меч хвататься не стал.
Шелест, стоящий у березы рядом с нервно прядущим ушами конем Веровека, покосился на него и фыркнул, словно насмехаясь над дичью, возомнившей себя хищником.
— Кто? — изумленно выдохнул Веровек, название живности ему показалось весьма глупым и каким-то даже безобидным.
— Большие луговые собачки, — пояснил вместо вставшего на ноги лекаря, шут, оставшийся сидеть на одеяле.
— И что?
— И то, что они размером со взрослого медведя, имеют на каждой лапе солидный набор когтей и, в отличие от своего полукрысиного прототипа, плотоядны.
— Так чего же ты сидишь тогда! — возмутился Веровек и словно в ответ вой повторился, но уже совсем близко.