где, если перечислять все потрясающие разоблачения, которые тут прозвучат, подзаголовок выйдет длиннее самой главы, что противоречит правилам
Мы стояли на пороге комнаты, точно такой же, как три прочие безоконные семиугольные комнаты, занимающие середины башен. В нос ударил запах затхлости и отсырелых книг. Светильник в моей поднятой руке озарил сначала потолочные своды, потом луч переместился ниже, вправо, влево, и неяркие блики заметались вдалеке по стенам, по книжным шкапам. Наконец осветился посреди комнаты стол, заваленный бумагами, а у стола сидящая фигура, которая как будто дожидалась нас неподвижно, в полной темноте. Если только это был живой, а не мертвец. Луч светильника еще не добрался до его лица. Но Вильгельм без колебаний заговорил.
«Добрая ночь, достопочтенный Хорхе, — сказал он. — Ты ждешь нас?»
Мы сделали еще несколько шагов, и луч света попал наконец на лицо старика, обращенное навстречу нам — как будто он мог нас видеть.
«Это ты, Вильгельм Баскервильский? — спросил он. — Я жду тебя целый вечер. Я поднялся сюда еще до вечерни. Я знал, что ты придешь».
«А Аббат? — спросил Вильгельм. — Это он бьется на лестнице?» Хорхе ответил не сразу. «Он еще жив? — спросил он. — Я думал, он уже задохся».
«Прежде чем начнется разговор, — сказал Вильгельм, — мне хотелось бы выпустить его. Ты можешь открыть дверь с этой стороны?»
«Нет, — устало ответил Хорхе. — Уже не могу. Механизм управляется снизу нажатием на гробовую плиту, а тут сверху работает рычаг и открывает дверь. Сзади, за полками, — и он указал через плечо. — Ты можешь видеть там у шкапа колесо с противовесами, действующими на рычаг. Но когда я услышал, что рычаг поворачивается, и понял, что Аббон вошел в нижнюю дверь, я перерезал веревку, на которой висели грузы. Обе двери захлопнулись навсегда. Теперь открыть их невозможно ни с той, ни с этой стороны. Оборвавшуюся связь и тебе не восстановить. Аббат уже мертвец».
«Зачем ты его убил?»
«Сегодня он меня вызвал и сказал, что благодаря тебе он открыл все. Он не знал и так и не узнал, за что я сражаюсь, что защищаю. Он никогда не понимал, в чем ценность и смысл библиотеки. Он захотел, чтобы я разъяснил ему то, чего он не знал. Он захотел, чтобы предел Африки открыли. Группа итальянцев потребовала от него положить конец, как они выразились, “секретности”, созданной мною и моими предшественниками. Эти люди взбудоражены идеей обновления…»