- Может, предостережение от меня позвучит странно, но будь осторожен. На тебя положили глаз страшные силы. И… прощай человек, моя душа навеки в долгу перед тобой. И их души тоже.
Тело Джуккая разорвало на мелкие, почти незаметные кусочки и втянуло в червоточину. Его время закончилось.
Вокруг, над местом, где только что покоилась уродливая туша, начали проявляться маленькие светящиеся бледным, тусклым, голубим светом огоньки. Так как и должны выглядеть души. Вокруг них еле видны силуэты призрачных тел. Их было много. Каждый медленно подлетал и дотрагивался до какой-нибудь части тела парня. После этого они ярко разгорались и исчезали. Почти все касались ног и ступней. Некоторые прикасались к рукам. И только трое из них были особенными. Красный, черный и зеленый. Красный был явно душой самого Джуккая, он прикоснулся к каждой руке и наклонился прямо перед глазами Сани, отвешивая изысканный поклон. После чего быстро завертелся вокруг своей оси и втянулся в центр, оставив облачко мерцающих в полумраке блесток. Черный шарик переливался по ободку всеми цветами радуги. Он дождался своей очереди и вместо того чтобы как и все прикоснутся к телу юноши, описал круг вокруг лба и по спирали вошел в землю. Последний бледно-зеленый огонек дергался как припадочный как будто не знаю что делать, и в итоге угодил прямо в лицо Александру, как бы целуя его в губы. Отпрянул, смутившись, и унесся прямо по коридору.
Саня осторожно поднял на руки все еще бесчувственное тело девушки и прижал к груди. Его аж заломило от чувства неизвестности, так как и совсем недавно. Хотелось творить. Mp3 самопроизвольно включил песню. Странно, что он остался цел... Дэвид Ашер – Черное, черное сердце. Настоящий реквием. Губы сами стали читать стихи, постепенно набирая ритм и становясь сложнее, изысканней..
-
Средь туч увидел я глаза,
Смотрели гордо, но печально,
И тихо капнула слеза,
Приоткрывая клетку тайны,
Там Музы спрятано перо,
Наверно даже не случайно,
Увидеть детство так легко,
Ты окунись в воспоминанья.
Но нет их более у нас,
И нету в жизни у меня,
Мечты превыше состраданья.
Но станут люди ли жалеть
Того к кому им нету дела?
И муки продолжаются ужаснейшие тела.
Внутри тюрьмы моей души наверно нету больше птицы,
Мой идеал разбился на куски,
Со мной осталась только ты,
Моя Любовь.
Не дрогнет же рука, и мысль останется тверда,
У них - кто гроб для моей жизни сотворил,
Тем более того, что изваять посмел я сам,
Никчемный человек.
Седая древность мне порукой,
Да Винчи, греки и Роден,
Смешное у меня искусство.
И та скульптура, что казалась воплощеньем чувства,