— Вот оно что? Откуда же тогда…
— Это я и хочу выяснить.
— Подкидывают! — сразу предположил старый опер.
— Похоже. Разыгрывают комбинацию — Карпову с Каспаровым делать нечего… Ладно. Машину отогнать в гараж? А то у меня Шериф еще не гулял.
— Сам отгоню, — поднялся Каменев. — Что хоть за баба?
— Узнаю — скажу.
— Адрес есть?
— Есть. Завтра пощупаю.
Евгений попрощался с хозяйкой. Воспользовавшись тем, что Каменев зашел в туалет, шепнул:
— Леля, я тебя прошу, не пили ты его. Глянь, постарел старый опер без дела. Я его вылечу, только не пили.
— Сам такой, — буркнула она в ответ. — Ватрушек Шерифу не забудь взять.
Вышли в ночь. Лужи прихватило морозцем. От предложения Каменева подвезти его до дома Евгений решительно отказался, поехал в метро.
Шериф дрых, как сурок. Даже приветствие забыл пролаять спросонок.
— Cher ami, venez-vous? Voulez-vous me dormer votre bras?[3] — спросил хозяин, сняв с вешалки поводок и застегивая ошейник.
С переменной скоростью побежали по кругу. Такие пробежки помогали чувствовать форму, что было необходимо особенно сейчас, когда от пустякового поручения явственно повеяло керосином.
После вынужденной разборки с Чалым он твердо решил не влезать в это дело глубже, чем поручено Клиентом. Акционерное общество, сходка главарей на даче, клановые группировки, странный груз под особой охраной в станционном пакгаузе — все это могло завести бесконечно далеко. Швец еще в прошлом году рассказывал, что 81 процент всех российских акций принадлежат криминальным структурам. Акции «Руна», несомненно, были из их числа: химические заводы, поставляющие продукцию за рубеж, — не фунт изюма. Дела подобного рода новизной не отличались, но затягивали по уши, как болото, это Евгений знал по собственному опыту. Но на этот раз — все! Ему платили за другое, за то, что надлежало завершить к семнадцати часам понедельника, когда истекали оговоренные трое суток. Останется лишь получить обещанные деньги и улететь в Париж с сознанием выполненного долга и финансовой независимости.
Все время, пока он кормил Шерифа, мылся, делал вечерний комплекс силовой гимнастики, стелил постель, в комнате разрывался телефон. Это могли быть и Каменев, и сестра Татьяна, и даже Валерия — кто угодно. Но мог быть и Клиент, разговор с которым он считал преждевременным, а потому трубку не снимал.
Светлана гнала, не глядя на спидометр, по крайней левой полосе, заезжая на осевую, не обращая внимания на испуганно шарахавшиеся автомобили, посты ГАИ и нервные световые сигналы встречных машин.
Обида стремительно перерастала в отчаяние, отчаяние — в злость. Притаившаяся в глубинах так и не познанной души злость все чаще давала знать о себе, витала в пустой квартире в часы одиночества, тщетно ища выхода, потом затихала, чтобы вернуться с новой силой в самые непредсказуемые моменты.