Пророчество, на которое ссылалась Жанна, опиралось на традиционное противопоставление женщины и девы, восходившее в свою очередь к фундаментальной христианской антитезе «Ева — Мария» («Ева погубила, Мария спасла»). Оно представляло собой своеобразное осмысление ситуации, которая сложилась во Франции после Труа. И хотя имя женщины-губительницы не называлось, каждый прекрасно понимал, что речь идет об Изабелле Баварской. Общая молва возлагала на нее (насколько справедливо — это другой вопрос) главную вину за постигшие французское королевство бедствия. Появление и широкое распространение этого пророчества уже сами по себе свидетельствовали о том, что последствия договора в Труа воспринимались народным сознанием как гибель Франции.
Было бы, однако, неверно изображать, что представление о деве-спасительнице возникло как антипод представления о женщине-губительнице. Можно с достаточным основанием полагать, что вторая часть пророчества («дева спасет») появилась раньше, чем первая («женщина погубит»). Во время процесса реабилитации Жанны один из свидетелей, адвокат Жан Барбен, рассказал следующую историю. Когда весной 1429 г., после встречи Жанны с дофином, особая комиссия обсуждала вопрос о допуске ее к войску, то член этой комиссии, профессор теологии Жан Эро, вспомнил, как однажды к отцу дофина, Карлу VI, явилась некая Мария из Авиньона и заявила, что ей были видения о разорении и бедах Франции. «Среди прочего она видела, что ей предлагались различные доспехи. Испытывая ужас [перед оружием], названная Мария боялась, что ее заставят их надеть, но ей было сказано, чтобы она не боялась, ибо эти доспехи будет носить не она, а некая Дева, которая явится после нее и избавит королевство Французское от {84} его недругов». Свой рассказ мэтр Эро заключил словами, что Жанна, по его твердому убеждению, и есть та самая Дева, о которой говорила Мария (D, I, 575). Сообщение Жана Барбена заслуживает доверия. Из других источников мы узнаем, что пророчества Марии из Авиньона действительно наделали много шума в начале XV в. (105, XXX/ ел.). Женский профетизм, к слову сказать, вообще был характерен для этого смутного времени.
Предсказание прихода девы-спасительницы — явление весьма сложное по своей генетической природе. В нем, конечно, сказался общий рост мистических настроений на почве непрерывных бедствий, военных неудач, социальных катаклизмов, разорения страны, эпидемий, голодовок и т. п. Безусловно также, что это предсказание было связано с широко распространенным в народной среде культом спасительницы всего человеческого рода — Девы Марии. Хотелось бы указать еще на одно обстоятельство, которому до сих пор уделялось недостаточное внимание. В видениях Марии из Авиньона грядущая спасительница Франции выступает в качестве воина: она прямо противопоставлена самой пророчице, которая испытывает естественный женский ужас перед вооружением. Образ девы-воина составлен из традиционных оппозиций («воин» и «дева»). Природные роли здесь изменены и переставлены: избавителем королевства от недругов явится не воин-мужчина, которому эта функция предназначена самим его естеством, а юная дева (слово риеПа имело именно такой смысл, см. ниже, с. 92), которая в обыденном представлении воплощает противоположные качества.