– Ночью пойдем? – уточнил на всякий случай атаман.
Илья поднял голову вверх. По раннему чистому небу сиротливо проплывали одинокие облака.
– Придется ждать грозы, – пояснил он. – Анатолийский берег скалистый, и тучи выпадают туманом. Хоть глаз выколи, в двух шагах не видно ни зги. Османские сторожевики уходят на румелийскую сторону, чтоб не побиться… Вот тогда и проскочим. Помолчав минуту, Гонта одобрительно кивнул:
– Ладно, сотник, ступай, займись своими людьми. – И тут же, без паузы, леденящим тоном спросил у Данилы. – Грека почему до сих пор на рее не вижу?
– Какого грека? – изумился тот.
– Который казака зарезал.
Настала очередь задуматься Даниле. И в самом деле – почему? Мелькнула перед глазами давешняя картинка: грек с окровавленным ножом, в черных глазах – обреченное отчаянье, вызов и глухая тоска-безнадега. Отгоняя видение, сотник тряхнул головой и, осторожно подбирая слова, ответил:
– Он воин, батько. Такой же, как и мы. А его зарезать хотели, словно тварь бессловесную…
– Пожалел? – катнув желваками, желчно усмехнулся атаман. – Смотри, как бы боком не вышло.
– Война план покажет, – туманно пообещал Данила.
– Как? – заинтересовался Гонта. – Интересное выражение, не слышал…
Достав из кожаного кисета трубку, он сосредоточенно принялся забивать ее турецким табаком. Чиркнув пару раз кресалом, прикурил, пыхнул душистым облаком, радостно подхваченным ветром, и задумчиво произнес:
– С полонянками ничего не надумал? – Заметив удивленно вскинутые брови, атаман пояснил: – Продать их надо, нельзя баб в плавание брать. Да и казаки, того гляди, глотки из-за них начнут друг дружке рвать… Сам-то, чай, уже глаз положил на какую?
– Ни-ни! – испугано отмахнулся Данила и истово побожился: – Вот те крест, и в мыслях не держал!
День прошел в хлопотах. Пустующие трюмы в срочном порядке переоборудовались в более-менее сносное жилье, благо плотницкий инструмент имелся в достатке. Казачья старшина заняла кубрики для офицеров на второй палубе, Гонте досталась роскошная каюта прежнего хозяина. Обустраивались.
До своей каморки Данила добрался лишь после захода солнца, упал без сил на жесткий матрас, прикрыл на секунду глаза и… моментально уснул, без сновидений. Пробудился он от негромкого плеска волн за бортом, и осторожных попыток кого-то невидимого в темноте стянуть с него сапоги. Сонно ворочая языком, сотник лениво поинтересовался:
– Это ты, Лисица?
Смутный силуэт негромко рассмеялся низким, грудным смехом, присел у изголовья и ласково погладил его по щеке.
– Ты охренел, казак! – сделав попытку подняться, Данила ткнулся носом в мягкие, упругие груди. У Лисицы точно таких не было! – запоздало мелькнула сумасшедшая мысль.