Джозеф засмеялся, когда она спросила:
— Разумно ли ожидать, что доктора однажды научатся ловить столь мелких бесов?
В то время, припоминала она, его смех казался ей добрым.
— Их невозможно поймать. Можно лишь отказать им в условиях, что благоприятствуют их развитию, — сказал он беспечно.
Что требовалось от матери в мире, где на детей набрасываются подобные враги? Чему она могла воспрепятствовать, если не болезням, кои заставляли страдать ее собственную родительницу, отняли у той детей, рассеяли до небытия одного ребенка, второго, третьего? Как слабая рука Констанс может противостоять микробам, убивцам, чернокожим, каковые — она прочла в газете накануне вечером — истребили пятьдесят шесть беззащитных английских женщин и детей в их домах в далекой земле? Черная лондонская ночь озарилась истиной: Констанс не способна была защитить Ангелику от опасностей великих и малых, человеческих либо нечеловеческих.
Быть матерью значит быть приговоренной просто наблюдать, никогда не препятствовать, только ждать, пока нечто отвратительное не произойдет с ребенком, а после сидеть рядом, стеная безо всякой пользы. Ныне повзрослев и обзаведясь собственным возлюбленным ребенком, Констанс осознавала, как должна была терзаться матушка; и ничего удивительного, ничего греховного не было в том, что в конце концов та бежала горестей мира, оставив дочь в одиночестве.
Констанс возожгла еще одну свечу и вплавила ее основание в верхушку коренастой предшественницы. Волосы распустились. Констанс хотела уже собрать их, но в следующее мгновение Ангелика вдруг превратилась в мост: ноги на кровати, руки на материных коленях, комната рябит серым и желтым.
— Мама, мама, мама, мама!
Ангелика смеялась, наблюдая за тем, как тяжело Констанс просыпается, вторила ее прерывистому морганию, ее замешательству перед фитилем, чернеющим в лужице жира. Обуянная утренним весельем девочка кричала, визжа и говоря попеременно.
— Тихо, мышонок, — сказала Констанс. — Твое личико в утреннем свете очаровывает меня.
— Ты спала тут, со мной, — восхитилась дочь. — В кресле!
— Так и было, — сказала Констанс, пробираясь под одеяла к Ангелике.
— Ты дремала, а я тебя разбудила.
— Воистину, именно так ты и поступила.
— Где же папочка?
— Надобно думать, он в постели, где и был. Следует ли нам пробудить его?
— Нет, — сказала Ангелика. — Мама и ребеночек.
Констанс облобызала дочерины кудри.
— Именно так — и превесьма замечательно.
— Мамочка и ребеночек. Превесьма замечательно.