В качестве кинорежиссера Баркер выпустил пользующийся громадным успехом фильм "Восставший из Ада" ("Hellraiser", 1987), а также принимал участие в создании фильмов "Ночной народ" ("Nightbreed") и "Повелитель иллюзий" ("Lord of Illusions"). Он был продюсером получившего "Оскар" фильма "Боги и монстры" ("Gods and Monsters"), на основе произведений Баркера сняты картины "Кэндимэн" ("Candyman"), "Подземный мир" ("Underworld"), "Голый мозг" ("Rawhead Rex"), "Автострада" ("Quicksilver Highway") и "Святой грешник" ("Saint Sinner").
На базе представленного ниже рассказа Мик Гаррис написал сценарий для одного из эпизодов сериала "Мастера ужаса" ("Masters of Horror"), режиссером которого стал Мик Гаррис вместо повредившего спину Роджера Кормана.
Как заметил в свое время Корман: "В своем провокационном рассказе Клайв Баркер идет на шаг дальше Мэри Шелли в ее знаменитом "Франкенштейне", предполагая, что сексуальный накал и одержимость смертью тесно связаны".
На прошлой неделе после продолжительной болезни скончался Пуррацкер. Я никогда особенно его не любил, но новость о его кончине все равно сильно опечалила меня. Теперь, когда его нет, я остался последним из нашей маленькой компании, больше не с кем будет поболтать о старых добрых временах. Не то чтобы я когда-либо это делал, во всяком случае не с ним. После Гамбурга пути наши разошлись. Он стал физиком и жил, насколько я знаю, по большей части в Париже. Я же остался здесь, в Германии, и работал с Германом Гельмгольцем[74] в основном в области математики, но изредка внося посильный вклад и в другие науки. Сомневаюсь, что меня будут помнить, когда и я уйду. Герман был тронут гением, а я — нет. Однако я нахожу успокоение в прохладной тени его теорий. Он обладал ясным умом, острым умом. Он не допускал сантиментов или предрассудков в свое видение мира. И я многому научился у него.
Однако теперь, воскрешая в памяти себя двадцатилетнего (а я всего на два года моложе века, который закончится через месяц), я ловлю себя на том, что вспоминаю вовсе не время торжества интеллекта, и не аналитические способности Гельмгольца, и не его изумительную беспристрастность.
На самом деле теперь в моем мозгу сохранился всего лишь отголосок одной истории. Однако он отказывается покидать меня, поэтому я решил записать все на бумаге, чтобы очистить от него разум.
В 1822 году в Гамбурге я был — вместе с Пуррацкером и еще восемью блистательными молодыми людьми — членом неформального клуба честолюбивых интеллектуалов. Все в нашем кружке собирались стать учеными и по причине молодости питали огромные надежды и на свой счет, и на счет будущих научных свершений. Каждую субботу мы собирались в кофейне на улице Репербан и в задней комнате, которую снимали как раз для этих целей, устраивали дебаты по любому занимающему нас вопросу, смутно подозревая, что подобные споры каким-то образом расширяют наше понимание окружающего мира. Мы были помпезны, без сомнения, и эгоцентричны, однако наша пылкость была искренней. То было волнительное время. Каждую неделю, как казалось, кто-нибудь непременно приходил на встречу, обуреваемый новой идеей.