Послышался необыкновенный шелест, звучащий, точно прибой волн; он пронесся по темным ветвям и обратился сначала в неясные звуки, а потом в довольно внятную речь:
- Фосфор побежден. Очаг огня разгорается на западе! Ночной орел вылетел навстречу пробуждающимся снам!
Тут ворон поднял опущенную голову, взмахнул крыльями и взлетел, каркая, вверх. Фигура высвободила обе руки; одеяние ее упало, и зрителям предстала высокая величественная женщина, одетая в белое платье, ниспадавшее складками, с поясом из блестящих каменьев и с черными, высоко зачесанными волосами. Шея, плечи и руки были обнажены и обнаруживали статное молодое сложение.
- Да это вовсе не старуха, - раздался шепот в рядах зрителей.
Вдруг послышался глухой далекий голос:
- Слышишь ли ты, как плачет и воет вечерний ветер?
Еще более удаленный голос прошептал:
- Жалоба раздается, когда светит светлячок!
Тут в воздухе пронесся ужасный, раздирающий сердце стон. Женщина промолвила:
- Вы, далекие жалобные звуки! Не вырвались ли вы из человеческой груди и потому свободно слились в сильный хор? Но вы должны звучать в воздухе, ибо царствующая на благодатном небе власть, повелевающая вами, есть тоска любви.
Глухие голоса стали сильнее:
- Надежда погибла! Наслаждение тоской любви было надеждой. Тоска любви без надежды - несказанное мучение!
На эти слова женщина вздохнула и вскричала как бы в отчаянии:
- Надежда - это смерть! Жизнь - ужасная игра мрачных сил!
При этих словах у Деодатуса невольно вырвалось из глубины души восклицание: "Натали!"
Женщина быстро обернулась и устремила на него искривленное ужасом старушечье лицо с горящими глазами. Затем, бросившись на него с распростертыми руками, она закричала:
- Чего тебе надо? Прочь! Прочь! Убийца за тобой! Спаси Натали!
Ворон тоже полетел сквозь чащу деревьев на Деодатуса, отвратительно каркая:
- Убийство! Убийство!
Охваченный диким ужасом, почти без чувств, бросился Деодатус домой.
Хозяин сказал ему, что во время его отсутствия о нем несколько раз справлялся незнакомый богато одетый господин, причем не называл Деодатуса по имени, но только описывал его наружность. Господин этот оставил записку.
Деодатус взял записку, врученную ему хозяином и адресованную вполне правильно на его имя. В ней стояли следующие слова:
"Не знаю, чему должен я приписать, неслыханной ли дерзости или легкомыслию, ваше присутствие здесь. Если вы не бесчестный негодяй, как я вынужден о вас думать, то уезжайте немедля из Гогенфлю или будьте уверены, что я сумею найти средство навсегда излечить вас от вашей глупости.