Сосед уткнулся в газету. Облизал губы и принялся листать страницы. Вагенбах тер глаза.
– И моя жена того же мнения.
Вагенбах закашлялся. Вдруг послышался необычный звук. Моторы как-то странно загудели; на секунду Вагенбаха охватил приступ страха, даже голова пошла кругом; сделав глубокий вдох, он почувствовал облегчение. И решил не отвечать.
Сосед поднял голову.
– Простите меня. Это было невежливо с моей стороны.
– Ничего страшного, – ответил Вагенбах, – каждый волен иметь свой вкус, не правда ли?
Мужчина пожал плечами и снова впился в газету. Вагенбах закрыл глаза, и его окружили теплые сумерки.
– Дилетантство, – произнес голос совсем рядом.
Вагенбах вздрогнул.
– Дилетантство, – повторил голос, – два месяца тому назад в «Валленштейне». Боже мой, да вы из него клоуна сделали, понимаете? Как вам только в голову такое могло прийти? А ваш выход…
– Что мой выход? – воскликнул Вагенбах. Он открыл глаза. Этой сценой он особенно гордился, долго репетировал, заслужил много похвал.
– Ничего, ничего. Извините, – сказал сосед, облизал губы и перевернул страницу.
– Верите вы или нет, но это одна из лучших сцен!
– Ну почему же. Охотно верю.
– Что?
– Что это один из лучших моментов. Я охотно вам верю.
Вагенбах закрыл глаза. Он бы с удовольствием вообще не шевелился. Лучше всего притвориться спящим. Главное – не вступать в дискуссию. У него нет ни малейшей охоты спорить с этим человеком, он просто хочет пережить этот полет. Страх усиливался. Голова кружилась.
– После «Валленштейна» я сказал жене: «Вот видишь?» А она ответила: «О да!» Что еще тут можно добавить?
Вагенбах старался ровно дышать. И не двигаться. Он отчетливо слышал гул моторов, бормотание пассажиров, голоса стюардесс.
– Мой отец тоже посмотрел, неделю спустя. Я позвонил ему и спросил: «Ну как?» И он сказал… – тут сосед захихикал, – нет, лучше промолчу! – Откашлялся. – Пожалуйста, простите меня! У меня даже в мыслях не было вам мешать.
Вагенбах услышал шуршание бумаги, потом все стихло. Он приоткрыл глаза. Увидел в щелку носки собственных ботинок и пол самолета между ними и вдруг совершенно ясно представил себе, что под этим полом, внизу, ничего нет. Ничего. Пропасть глубиной в десять километров: только воздух, яркий свет и пустота. Вагенбаха охватила паника, и он невольно застонал. И потер виски.
– Вам нехорошо?
– Все… в порядке!
Вагенбах стал оглядываться по сторонам, высматривая стюардессу, он выпил бы сейчас чашечку кофе или чего покрепче. Но той нигде не было.
– Может, принести что-нибудь попить? У вас ужасный вид.
– Нет, – ответил Вагенбах, – все нормально.