— Ну што, сердешный, прошли ли хвори твои? Аль колотье в боке донимает ишшо? — спросил он тиуна ласково.
— Ох, прошли, пресветлый болярин-князь. И колотье как рукой сняло. Смилуйся, вели им отступиться, душегубцам!
— А это кто? — Добрыня указал на обельного холопа.
— Так ит... Суржа, пресветлый болярин-князь.
— Беглый холоп, речешь?
— Не-о-о...
— Так-то Суржа энтот убежал Русь от ворога спасать! — громко и зло заговорил Добрыня. — Живот свой положить на поле бранном. А ты-и-и!.. — воевода так посмотрел на тиуна, что тот пал ниц как подкошенный. — Да ведаешь ли ты, што яз прикажу повесить тебя, ако пса шелудивого, за неисполнение воли княжецкой?!
— Смилуйся, князь-батюшка, леший попутал! — не поднимая лица от земли, слезно просил тиун.
— Немедля поутру, — уже спокойнее продолжал Добрыня, — штоб все мужики в голове с тобой были здесь, оружны!.. А добро Ядреево оборонять хватит баб да стариков. Грабить вас ноне некому, бо и тати лесные все тут. И берегись, коль не сполнишь приказ мой! Повешу! Пшел вон, короста лешачья!
Тиун мгновенно исчез, как будто тут его никогда не было.
— Ловко смылся! — расхохотались ратники. — Исполать тебе, воевода!.. .
Сторонники еще обсуждали столь необычное происшествие, когда к их костру подошел слепой старец с гуслями за спиной. Рука его покоилась на плече мальчонки-поводыря.
— Мир вам, люди добрые! — звучно молвил старик.
— Милости просим к трапезе нашей! — ответил в наступившей тишине Лука Чарик.
— Благодарствую за приют ласковый песнотворцам русским, — отозвался старый гусляр, с помощью мужиков усаживаясь на чурбак.
Тотчас гостям наложили в плошки вареной полбы, дали по ломтю житной лепешки и по бараньей кости с мясом. Старик, а вместе с ним и мальчик бросили по кусочку от каждого яства в огонь костра — дань покровителю песенников богу Велесу — и неторопливо принялись за еду.
Кругом благоговейно молчали. Сказитель былин в гостях — честь великая! В мирное время каждый старался завлечь его в дом, посадить в красный угол, накормить самым лучшим. Даже в тереме княжеском гусляры принимались почетно. Хмурились иной раз сильные мира сего, слыша дерзкое слово правды, скрежетали зубами от ярости: но кто же осмелится тронуть сынов Велесовых? К дарам и богачеству сказители былин были, как правило, равнодушны, поэтому свободны, как птицы.
Чаще всего старые песенники сами когда— го были удалыми богатырями, отлично знали дружинную среду и потому в тревожное, бранное время были вдвойне принимаемы, ибо умели зажигать сердца для битвы, как никто другой.
Когда песнотворцы-странники справились с полбой и бараниной, им с поклоном поднесли ковш вареного меда. Вой русские ждали почтительно, когда трапеза кончится и потечет сладкая и хмельная для души сказка-былина про богатырскую силу, удаль и смекалку...