Цмайши швыряет ожерелье Л’тхарне в лицо.
Но это не знак вождя.
…семь черепов снизаны в ряд от одного плеча до другого, затылочные части спилены, вместо глаз – драгоценные камни. Их черепа тонкостенны и округлы; видно, какими большими были глаза в этих глазницах, какими маленькими – эти рты со слабыми плоскими зубами…
Л’тхарна спокоен. Даже нервные обычно уши неподвижны. Он наклоняется и подбирает низку х’манкских костей.
– Это я тоже заберу, – тихо говорит он.
Цмайши молча опускается на четыре. Огонь ее взора гаснет, на коже ярче проступают пятна.
– Я вождь мужчин, – так же тихо продолжает выродок, невесть как оказавшийся приплодом ее брата. – Отдай мне знак мужчин, женщина. Ты хранила его, но он тебе не принадлежит.
«Где он?! – хочет крикнуть старейшина, – где он, белый червь, которому ты кладешь голову на колени? Х’манк твой хозяин и ты называешь себя вождем людей?!»
Но она молчит.
Тяжкая тишина плывет над домом собрания.
Наконец, Цмайши встает и скрывается в доме.
Миру не суждено пасть в громе и свете. Мир тихо истлеет, станет желтой летящей пылью. Новым людям не понадобится сказка о Ш’райре, герое, бьющемся с богом для отрады своего сердца.
Пусть она презирает выродка, но не почтить ожерелье своего брата она не в силах. Цмайши несет его на вытянутых руках, и подвески почти не колышутся, храня тишину. Запах беспокойства втекает в ноздри старейшины; какой-то миг она радуется, что выродок выдал себя, но потом понимает – запах идет с другой стороны, это люди ее дома…
Все равно. Уже все равно.
Ожерелье вождя на груди Л’тхарны.
Восходит солнце, и изысканный свет кутает синие плечи вулкана, забывшегося тревожным сном. Спустя полчаса во льдах вершины ненадолго запылает ослепительная корона – чтобы сорваться и вознестись в небо дневным светилом. Нынче свежо; ясно виден не только пик Такахаси. Присмотревшись, над морем можно различить и вздымающиеся береговые скалы острова Сиру.
Должно быть, если подняться в горы повыше, на востоке явится из волн берег материка. Но Город уже не различить простым глазом. Тем паче – тонкую иглу устремленной к небесам башни.
Розовый жемчуг
Раковины ладони
Таят в глубинах.
Шумят сосны. Утренний ветер приносит дыхание океана, птицы в ветвях приветствуют день. Замшелые камни сада осыпает роса.
Скоро появятся девушки-служанки, прекрасные, как вспугнутые птицы. Посетуют на непокорство вверенного их заботам господина, усадят старика в кресло, покатят к дому и будут строго следить по дороге, чтоб своевольный хозяин никуда не сбежал. Миновав коридоры дворца, чью красоту скрывает бархатный полумрак, он окажется на веранде, парящей над розовыми рассветными скалами – и слишком роскошный вид погубит тонкости ощущений…