В‑третьих, если уж зашла речь о реакциях человеческого организма, он, Бородин, не видит, в отличие от коллеги Терехова, оснований для самоуспокоения. В конце концов, с момента первого полета прошла всего лишь неделя, и это не время для серьезных наблюдений. Последствия воздействия в период полета каких‑то неизвестных факторов могут проявиться и позднее. Как в случае пребывания в зоне радиоактивного заражения. И если предыдущие экипажи, в буквальном смысле слова, всего лишь касались Сферы в ничтожно малый момент времени, который и временем‑то назвать нельзя, то они торчат в этой зоне вот уже без малого пятнадцать минут. Чем может обернуться для них подобное мероприятие, Бородин, как физик, даже представить себе не в состоянии.
Завершив сей продолжительный период, Бородин исподлобья оглядел присутствующих и слегка качнул головой, как бы утверждаясь в собственных выводах.
– Я вынужден согласиться с Андреем Ильичем, – обиженно молвил Терехов, – но только в одном пункте: времени для серьезных исследований действительно было мало. Но хочу заметить, что обследования испытателей проводятся ежедневно, и не выявлено ни одного, подчеркиваю – ни од‑но‑го, случая каких‑либо отрицательных отклонений от нормы. Наоборот, испытатели находятся в пике формы, демонстрируя отличные результаты. Если ранее у каждого из них и были, как у всякого из людей, небольшие микроаномалии, то теперь их нет вовсе...
– Кошка Эмма, – напомнил Бородин.
– Ну да, – смешался Терехов, – действительно... Тут мы пока бессильны. Хотя смею заметить, что кошка – не человек, и параллели в данном случае неуместны.
Физик собрался было ответить, но вмешалась Вивьен:
– А как в ваши построения вписываются «Вояджер‑1» и «Вояджер‑2», отправленные в свободный полет за пределы системы? И до сих пор, между прочим, подающие сигналы?
Бородин замер, прекратив начатое движение, глаза его приняли отсутствующее выражение. Казалось, он мгновенно забыл и о том, что только что говорил, и о том, где он вообще находится. Как человек, полностью потерявший сцепление с реальностью.
Ли только хмыкнул. Он уже видел однажды подобное состояние Андрея и знал, что в таких случаях к нему обращаться бесполезно. Поэтому Слава приложил палец к губам и сделал круглые глаза, повернувшись к Терехову, а затем сказал Вивьен:
– Давайте‑ка посмотрим показания приборов, пока наш друг обдумывает посетившую его мысль.
Тараоки кивнула и запустила программу пошаговой подачи на пультовый монитор всех данных, полученных бортовой аппаратурой. Минуты три они внимательно изучали появляющиеся на экране текучие таблицы, изредка перебрасываясь короткими фразами, в которых то и дело мелькали какие‑то магнитные углы, напряженности полей, орбиты и звездные склонения. С точки зрения биолога всё это было полнейшей абракадаброй, поэтому Терехов, сидевший сзади, рядом с Бородиным, расслабился, свесил голову набок и наблюдал с интересом лишь за тем, как в полусумраке рубки контуры Славы и Вивьен окрашиваются в различные цвета при изменении фона на плоскости экрана. Сомнение, посеянное в нем физиком, давало первые робкие ростки.