Но у Юргена с Эльзой была еще одна большая забота: а куда ей, собственно, ехать? У меня нет дома, говорила она. О родителях она тоже никогда не рассказывала, а Юрген не расспрашивал. Деликатная это была тема, война все же и вообще… Он ведь о своих тоже не распространялся. Еще у Эльзы были две тетки по отцу. Старые ханжи, сказала она почти что с ненавистью, на улице рожать буду, а к ним не пойду. Да они и не пустят, с пузом, без мужа. Это «без мужа» прозвучало без малейшего намека или укора. Она была правильной девчонкой, Эльза Тодт. Понимала, что можно, а чего нельзя, что действительно нужно, а без чего можно вполне обойтись, даже если и хочется, а еще то, что лучше быть невенчанной женой, чем венчанной вдовой. Юрген ценил это, он бы даже, пожалуй, женился на ней, если бы не война.
Поэтому, наверно, он вспомнил о собственной матери. Юрген давно не писал ей, не любил он это дело, да и о чем было писать? Он, если доведется встретиться, не будет даже рассказывать матери о своей жизни, о том, что с ним произошло за эти месяцы и годы, а уж описывать в письме тем более. Написать коротко: у меня все хорошо? Но Юрген сильно сомневался, что слово «хорошо» они с матерью понимают сейчас одинаково. И был совершенно уверен, что от сообщения о присвоении ему звания фельдфебеля мать пришла бы в ужас, могла бы и проклясть. Зачем нарываться? Живой — только это имело значение. А об этом и писать не стоило. Нет извещения о гибели — значит живой. Даже если есть извещение, все равно не верят, все равно надеются, так уж матери все устроены, его, наверно, не исключение. А что сын писем не пишет, так он их никогда не писал.
Так Юрген оправдывал свое нежелание писать письма. Только раз написал, осенью 43-го. Они тогда были на переформировании, и до них дошли запоздалые сведения о том, что в те дни, когда они сражались под Орлом, англичане разбомбили Гамбург. Они называли это операцией «Гоморра», и результат соответствовал названию — по официальным данным, погибло более 50 тысяч мирных жителей. Сообщалось также о разрушении большей части городских зданий, но Юрген не мог представить себе этого, он еще не видел Варшавы. Он послал матери письмо по их старому адресу. Через месяц пришел короткий ответ со штемпелем Гамбурга. «У меня все хорошо».
И вот Юрген вновь написал матери, все по тому же старому адресу, написал как есть, особо не подбирая слов, чего уж там тень на плетень наводить, дело-то обычное, молодое. Ответа пришлось ждать долго. Юрген гнал от себя мрачные мысли и клял работников почтового ведомства. То, что идет война, не рассматривалось в качестве серьезного оправдания. Они в Германии, черт побери!