– Ну, племянник?
И он вспомнил, что она приехала вовсе не для того, чтобы отвечать на его вопросы, ведь она добивается своего. Он потер висок.
– Вы писали мне насчет погребения в соборе, но я…
Она всплеснула руками и воскликнула:
– Нет, нет! Не надо об этом!
Но он уже заговорил деловым тоном:
– Теперь, вероятно, это будет зависеть не от меня, хотя пока еще ничего не известно. Отец Адам…
Он повысил голос:
– Отец Адам!
– Да, преподобный отец? Я вас не слышу. Может быть, мне подойти ближе?
«Что я хотел спросить у него? Или у нее?»
– Нет, не надо.
Огонь плясал у него в глазах.
– Да нет же, Джослин! Я приехала потому, что беспокоилась… беспокоилась о тебе. Поверь!
– Обо мне? О провинциале?
– Тебя знают по всей стране. И даже по всему миру.
– Ваш прах может в некотором смысле, я прошу прощения, осквернить храм.
И тут он увидел, как мгновенно она может вспылить.
– А сам ты его не осквернил? А эти люди? Это запустение? И этот каменный молот, который висит над головой и ждет своего часа?
Он ответил кротко, глядя в огонь:
– Женщине это нелегко постигнуть. Поймите, я был избран. И с тех пор я всю жизнь искал свое предназначение, а потом исполнил его. Я принес себя в жертву. И надо судить очень, очень осторожно.
– Избран?
– Я уверен, вы получите здесь место для погребения. Но сам я едва ли согласился бы на это.
– Избран?
– Да, богом. Ведь, в конце концов, избирает бог. А я избрал Роджера Каменщика. Он один мог это исполнить… он – и никто другой. Остальное последовало неизбежно.
Услышав ее смех, он вздрогнул и поднял глаза.
– Слушай, племянник. Ведь это я тебя избрала. Нет, ты послушай меня. Дело было не в Виндзоре, а в охотничьем замке. Мы с ним отдыхали в постели после трапезы…
– Но при чем здесь я?
– Я услаждала его, и он захотел сделать мне подарок, а у меня было все, чего желала душа…
– Я не хочу слушать.
– Но я была счастлива и поэтому великодушна, и в голову мне пришла мысль. Я сказала: «У моей сестры есть сын…»
Она снова улыбалась, но теперь уже печально.
– Правда, я готова признать, что мною двигало не только великодушие. Она была такая набожная, постная и вечно меня… Ну ладно, пускай это было наполовину великодушие. Потому что ведь ты в нее, такой же упрямый, злой…
– Женщина… Что он на это сказал?
– Ах, Джослин, сядь, прошу тебя! Мне действует на нервы, когда ты стоишь, нахохлившись, как птица под дождем. Мне кажется, в ту минуту я немного злорадствовала.
– Что он сказал?
– Он сказал: «Мы сунем ему в рот лакомый кусочек». Так и сказал. Невзначай. Тогда я и говорю: «Он послушник в каком-то монастыре». И тут я захихикала, и он захохотал, и мы схватили друг друга в объятия и стали кататься по постели – ну, скажи сам, разве это было не смешно? Мы оба были молоды. Нам это понравилось. Джослин…