У ближайшего светофора Сюзен свернула направо, на стоянку перед продуктовым магазинчиком, и заглушила мотор.
Вот и всё, подумала Алекс. Господи, какая глупая, нелепая смерть!
Сюзен перегнулась через сиденье и открыла пассажирскую дверцу. В лицо Алекс ударила струя свежего воздуха. Она непонимающе уставилась на вдову Ролли.
— Выходите, — заявила та. Глаза ее были черными и огромными от боли. — Я больше не желаю вас видеть. Никогда.
Алекс выскользнула из машины, прихватив свою тяжелую сумку. Захлопнула дверцу, наклонилась к открытому окну и проговорила, глядя на окаменевший профиль Сюзен Истфилд:
— Простите меня.
Сюзен молча завела мотор, подала машину назад и выехала со стоянки. Чувствуя слабость в ногах, Алекс прислонилась к стене. Щека снова начала кровоточить. Она промокнула ее платком.
На платке, помимо красной полосы, остались влажные пятна.
Безумие всего происходящего накатило новой волной. Пошатываясь, она добрела до ближайшего закоулка и опустилась на колени. Желудочные спазмы слились с рыданиями. Рыдала она не из-за себя, а из-за смертельной, злой тоски в черных глазах Сюзен Истфилд.
Виновата, думала она. Виновата по определению.
Что она сделала с Энтони?
Из личных дневников Габриэля Дэвиса, найденных в его жилище.
Неопубликовано.
13 октября 1993
Дети такие небрежные по отношению к дорогим вещам. Розовая беретка, фиолетовые цветы; я кручу ее в руках, острые пластиковые края режут пальцы. Застрявшая прядка светлых волос. Прекрасные прямые волосы. Она очень любила плавать; маленькое тельце, преодолевающее силы гравитации, она плавала словно летала.
Очки выпали из ее кармана и зарылись в песок. Я нашел их позже. Мать ее была увядшей, измученной, бедно одетой. У нее были равнодушные глаза, даже когда она видела, что я слежу за ней.
Барнс, помоги мне. Прошу, помоги. Я не готов воспринимать это, не готов думать об этом. Ты слишком торопишься. Дай мне передохнуть.
Немного передохнуть.
Я не уверен, что розовая беретка принадлежит той, что в очках, или… о нет, нет, я не буду об этом думать. Не буду. Отстань, Барнс. Я уже разбил все зеркала, и у тебя нет способа прогрызть себе путь в мою голову.
Сегодня утром я звонил Энтони и рассказал, что ходил на детскую площадку. Я не сказал ему про беретку, про очки и про бедно одетую женщину. Это — тайна, которая принадлежит только мне. Только ты знаешь и понимаешь меня.
Журналистка хочет, чтобы я ей доверился. На этот раз я соглашусь. Я стану добровольным помощником в собственном уничтожении. Как Барнс под конец стал добровольной жертвой, а я — его палачом.