Неподалеку от себя, между двумя высокими снежными грудами он обнаружил отца Погнера, поддерживаемого отцом Ковновским и отцом Феликено. Пальцы иезуита сжимали золотое распятие, искрящееся в сверкающем снежном тумане.
— Ты не достоин причастия, — кричал отец Погнер. — Ты не достоин быть и католиком, но отлучить тебя от Матери-Церкви я — увы! — не могу. Пока еще не могу. Однако очень надеюсь, что с концом весенней распутицы придет конец и тебе. Я снесусь с архиепископом, а тот обратится к королю Стефану. Помни, изменник, дни твоей безнаказанности сочтены! — Он подался вперед и вскинул распятие вверх.
Верующие, покидавшие храм, попятились и закрестились. Многие зароптали, ошеломленные вторжением польских католиков на освященную православную землю.
— Кликни-ка дюжину своих молодцов, — шепнул Борис своему охраннику. — Только не причиняйте этим людям вреда. Отнеситесь к ним уважительно, но немедленно уведите отсюда — иначе волнений не избежать.
— Будет исполнено, — кивнул понимающе стражник.
— Но не беги, — остерег его Годунов. — Чтобы до времени не будоражить народ. — Он отвернулся и придвинулся к Ракоци, вслушиваясь в стенания иезуита.
— Если бы я имел дозволение тех, кому служу, я тут же провозгласил бы анафему, — сипел с придыханием тот. — Пока же каждому члену миссии будет велено относиться к тебе как к уже отлученному. Им нельзя будет ни говорить, ни сноситься с тобой! Связь твоя с миссией — по крайней необходимости — будет осуществляться через посыльных!.. Чтобы ты не заразил кого-либо из нас тягой к вероотступничеству и сонмом прочих пороков!
Голос иезуита все возвышался, ибо ему приходилось перекрикивать торжественный звон многих звонниц, возвещавший Москве об окончании дневного богослужения. В этот немолчный и берущий за душу гуд не вносило разлада даже нестройное треньканье колоколов полуразвалившейся церковки Святой Варвары Великомученицы.
— Ты осквернил нашу веру! — кричал отец Погнер. — Ты обесчестил всю Польшу и предал польского короля!
— Жалко, что он не знает русского языка, — тихо заметил Борис, брезгливо кривя губы. — Польскую речь у нас мало кто понимает. Но тем не менее многие не преминут заявить, что распрекрасно все разобрали. И толкование этих воплей будет не к вашей пользе, да и не к моей.
Отец Погнер продолжал бесноваться, лицо его покраснело от холода и натуги.
— Ты по заслугам потерял все свои земли! Ты вечный предатель и вечный изгой!
Ракоци потер ладонями уши и покачал головой, словно не понимая, в чем его обвиняют.
— Ты позорище Венгрии и всех своих соплеменников! — возопил отец Погнер столь громко, что голос его сорвался и он на какое-то время вынужден был замолчать.