Стефан в знак предостережения подался вперед.
— Граф, — укоризненно сказал он, — я ничего не слышал. А вы, в свою очередь, дайте мне слово впредь не произносить ничего подобного, если не ради спасения страждущего, то хотя бы ради себя. Ни ваше имя, ни титул не защитят вас, если иезуиты решат, что вы служите сатане.
Ракоци кивнул, принимая упрек, и его взгляд на мгновение затуманился.
— Ваша правда, ваше величество. Мне в свое время давали уроки.
Он припомнил рьяное рвение к благочестию доминиканца Савонаролы и неистовую разнузданность княжны Тамазрайши. Устремления католического аббата и индийской язычницы были диаметрально разными, но природой их гибельных для многих безумств являлось одно: фанатизм.
— Так ли? — усомнился король, но, вглядевшись в лицо соотечественника, прибавил: — Не забывайте об этих уроках, мой друг.
Ракоци жестом показал, что надеется удержать себя в рамках, а вслух осторожно сказал:
— Хватит двоих-троих слуг, сердобольных и расторопных. Что же до нынешней ночи, то мой Роджер присмотрит за ним.
Иезуит закашлялся снова, и Стефан заколебался.
— Вы уверены, что он выживет? На моей памяти это удавалось не многим.
— Он молод, силен, — возразил Ракоци. — Ему нужны только уход и тепло, с остальным я управлюсь. Сытная пища и отдых творят чудеса. — Он оглянулся и с озабоченным видом прибавил: — Хорошо бы заняться им прямо сейчас.
— Вижу, вы искренни в своем сострадании к ближнему, — протянул уважительно Стефан. — Ладно, поступайте как считаете правильным. Где же замешкался Зари? — Он снял с выступа на подлокотнике кресла небольшой колокольчик и требовательно позвонил. — Вы хотите сопроводить отца Краббе?
— Так было бы лучше всего. И, с вашего позволения, я прикажу Роджеру отобрать из вашей челяди троих человек для присмотра за ним.
Король милостиво кивнул.
Ракоци поклонился.
— Благодарю вас, ваше величество.
Он повернулся и пошел к отцу Краббе, чтобы помочь ему встать.
Тот моргнул несколько раз, прежде чем понял, что происходит, затем запротестовал. Негоже благородному господину служить подпоркой простому монаху, хотел заявить он, но вновь закашлялся, и протест его пропал втуне.
К тому времени, как трое иезуитов вернулись из деревеньки, больной уже лежал в теплой каморке, укрытый меховым одеялом, и Роджер поил его с ложки настоем, основой которого была хлебная плесень.
Войдя в помещение, отец Погнер был несколько удивлен тем, что пожилой дворянин все еще возится там с конской упряжью. Прежде чем обратиться к нему, он расстелил свой плащ перед огнем, потом неприязненно бросил: