– Я надеюсь, вы не предполагали, что я нарисую женщину, продающую ценные бумаги. – Она продолжала рисовать. На ней был полинялый, закрывающий все платье передник, на котором следы красок и карандашей смешались в одну ослепительную и вместе мягкую пестроту, напоминая колорит Чикаго.
Воротник белой шелковой блузки, не совсем чистый, выглядывал из-под этого передника. На ногах были мягкие кожаные ночные туфли, матово-золотая волна волос была небрежно скручена на затылке. На одной щеке черный мазок.
«А на нее стоит посмотреть», – подумал Дирк. Даллас О'Мара любезно указала им рукой на стулья, на которых были разбросаны чьи-то шляпы, старое тряпье, брюссельский шарф, картон и на большем куске этого картона – огрызок печенья.
– Присядьте. – Она позвала девушку, открывшую им недавно дверь: – Гильди, вы бы убрали тут немного. Это миссис Шторм, мистер де Ионг – Гильда Гонан. Познакомьтесь. – Гильда Гонан исполняла обязанности секретаря мисс О'Мары, как узнал впоследствии Дирк.
Комната была убогая, в ней царил беспорядок, но тем не менее ее можно было назвать комфортабельной. В одном углу большое пианино. Половина потолка была застеклена. В углу на кушетке сидели, серьезно о чем-то разговаривая, мужчина и девушка. Звонил телефон, на пианино играли что-то шумное. Мисс Гонан, приняв сообщение по телефону, передала его Даллас О'Маре и, получив ответ, повторила его по телефону. Посреди всего этого шума Даллас на своем высоком табурете, закинув ногу в ночной туфле на ногу, работала сосредоточенно, серьезно, спокойно. Прядь волос упала ей на глаза. Она откинула ее рукой, и новый черный мазок появился на лбу. Было что-то великолепное, что-то располагающее в этой отрешенности от всего окружающего, пренебрежении к своей внешности, в этом увлечении работой. Нос у нее лоснился. Давным-давно Дирк не видел девичьего лица с лоснящимся носом: все барышни, с которыми он встречался, вынимали из мешочков крохотные пудреницы и пудрили свой нос немилосердно часто.
– Как можете вы работать посреди этого шума и суеты?
– О, – сказала Даллас своим глубоким ленивым голосом, – здесь всегда находится до тридцати и больше человек. – Она стерла какую-то линию, подумала с минуту, провела ее снова, и продолжала: – Они снуют, приходят, уходят – и так весь день напролет. Я это люблю. Люблю, когда во время трудной работы вокруг меня друзья.
– Пойдем! – сказала Паула. Он совсем забыл о Пауле.
– Да, да, я готов, к вашим услугам.
Когда они были уже на улице, Паула спросила:
– Что же, как тебе кажется, хорошая выйдет картина? – Они сели в автомобиль.