Парадное платье из красного кашемира, пальто и шляпка – и она, готовая, ожидала Гугендунка. Они приехали поздно, перед дверями сарая теснилось уже много экипажей. За два дня до того выпал глубокий снег, поэтому все приехали на санях. Привязывали лошадей, где кому вздумается; все время звенели бубенчики, когда лошади переступали с ноги на ногу. Селина, осторожно балансируя и оберегая свой ящичек, пробралась к двери и, войдя в нее, очутилась перед деревянной лестницей. Зал был на втором этаже. Невероятный шум, доносившийся оттуда, почти испугал ее. Селина остановилась на минуту в нерешительности, – ей захотелось вернуться на ферму, хотя бы пришлось идти пешком пять миль по снегу. Но она собралась с духом, поднялась по лестнице и вошла. Аукцион был в разгаре. Гул голосов утих на миг после продажи очередной корзины, и раздавался только раздражающий стук молотка аукциониста. Он стоял на стуле, и поэтому Селина мельком увидала его через спины и головы толпы. Это был Адам Оом, который и сам был некогда учителем в Верхней Прерии. Маленький лысый человек с пронзительным фальцетом и лисьей физиономией.
Он громко и визгливо возглашал.
– Вот что я предлагаю! Смотрите все. Тридцать центов. Тридцать пять! Стыдитесь, джентльмены! Кто выше?
Селина ощутила прилив какого-то возбуждения. Она огляделась, где бы ей оставить свое пальто. Все столы, стулья, подоконники и вешалки были завалены одеждой гостей. Она высмотрела все-таки какой-то ящик, где еще оставалось местечко, бросила туда муфту, пальто и оставила в руках только коробку. Из залы между тем доносились взрывы хохота, аплодисменты, топот ног, улюлюканье. Предлагалась уже новая корзина. В надежде пробраться туда, Селина оправила свое платье и устремилась в толпу с интересом ребенка. Она искала глазами Марту и Клааса в этой битком набитой комнате. А Ральф? Но широкие спины в черных сюртуках заслоняли ей все и оттесняли обратно к двери. Она написала свое имя на коробке. Не было надежды самой пробраться к Адаму Оому. В отчаянии она решилась толкнуть углом коробки обладателя широких плеч, стоявшего как раз перед ней. Он обернулся:
– Что такое? Как?..
Селина глядела теперь прямо в гневное лицо Первуса де Ионга. Первус де Ионг смотрел сверху вниз в широко раскрытые глаза Селины, глаза, расширенные испугом.
– Простите… Виновата… Я думала… Нельзя ли передать туда мою корзинку… Такая толпа…
Тоненькая изящная фигурка в темно-красном платье посреди этих могучих торсов, разгоряченных тел, багровых физиономий. Глаза Первуса утратили сердитое выражение, стали внимательными. Он перевел их на ящичек с ужином и не мог скрыть изумления.