– Он всегда оставляет тебя после ужина и уходит. И ты сидишь одна каждый вечер до двенадцати и позднее.
– Не вижу, при чем тут это, – возразила Селина сухо.
Воинственность Юлии сразу исчезла, и она отступила.
– Разумеется ни при чем, Селли, милая. Я только подумала, что и тебе один разочек можно оставить его одного.
– Если меня не будет дома, он будет огорчен. И эта ужасная миссис Теббитт будет строить ему глазки. Он терпеть этого не может.
– Ну, тогда не понимаю, зачем вы не переедете оттуда? Никогда не понимала. Вы живете у нее вот уже четыре месяца, а там так отвратительно и грязно, и клеенка на лестнице.
– У отца временное затруднение в деньгах.
Костюм Селины служил этому лучшим доказательством. Правда, он был и модным и нарядным. А ее изящная шляпа с небольшими полями вся в перьях, цветах и лентах была выписана из Нью-Йорка. Но и то и другое соответствовало весенним модам, а теперь был уже сентябрь.
Сегодня обе подруги просматривали журналы мод за последний месяц. Туалет Селины отличался от туалетов, нарисованных там, почти так же, как стряпня миссис Теббитт от того ужина, который только что описывала Юлия. Глубоко тронутая этим мысленным сопоставлением, Юлия крепко поцеловала подругу на прощание.
Селина быстро прошла небольшое расстояние от дома Гемпель до их пансиона на Дирбори-авеню. На втором этаже в своей комнате она сняла шляпу и окликнула отца, но его еще не было дома Селина была этому рада: она ведь боялась опоздать. Она занялась пока своей шляпой, осмотрела ее с некоторым презрением, решила снять с нее поблекшие уже розы, стала их спарывать одну за другой, но обнаружила, что ткань, из которой сделана шляпа, полиняла не меньше, чем розы, и шляпа стала похожа на опустевшую стену, на которой остались следы только что снятых портретов. Надо было снова водворить розы на место. Селина достала иголку.
Опершись на ручку кресла подле окна и быстро делая стежок за стежком, она вдруг услышала звук, звук, какого она никогда не слышала раньше, – медленный, тяжелый топот мужчин, нагруженных тяжелой ношей. Они несли ее, видимо, с бесконечными предосторожностями, эту ношу, которой уж не нужна была такая бережность. Селина никогда не слышала этого звука, однако теперь вмиг угадала истину тем женским инстинктом, который стар как мир.
Тяжелые шаги вперемежку со стуком чего-то о дерево… Вот подымаются по узкой лестнице, вот идут по коридору. Она встала, иголка дрожала в руке. Шляпка упала на пол. Глаза ее были широко раскрыты и не отрывались от двери. Она вслушивалась. Селина уже знала, что случилось.