Она поняла это раньше, чем услышала за дверью хриплый мужской голос:
– Опустите здесь немного углом, вот так. Легче, легче. – И пронзительный визг миссис Теббитт:
– Нельзя нести его сюда. Как вы смели принести его ко мне в дом!
Селина на минуту задохнулась, но пришла в себя. Все еще тяжело дыша, с внезапно сжавшимся сердцем, она стремительно распахнула дверь. Плоская, длинная ноша, прикрытая пальто, закрывавшим и лицо. Ноги в блестящих ботинках. Он всегда заботливо относился к этим вещам.
Симон Пик был убит выстрелом из револьвера в игорном доме Джеффа Генкинса в пятом часу дня. Ирония судьбы заключалась в том, что пуля предназначалась вовсе не ему. Она была выпущена одной из тех «демонических» дам, всегда вооруженных бичом или револьвером для запоздалой защиты своей чести, и должна была наказать за измену известного в Чикаго издателя газеты, которого все другие газеты называли бонвиваном.
Дело было быстро замято. Газета спасшегося издателя – наиболее передовая газета Чикаго – вскользь упомянула об инциденте и умышленно исковеркала имя. Леди, считая свою задачу выполненной, обещала себе в следующий раз целиться лучше – и успокоилась.
Симон Пик оставил в наследство своей дочери два прекрасных, удивительно чистой воды бриллианта (у него была характерная для игроков любовь к этим камням) и сумму в четыреста девяносто семь долларов. Как он умудрился сохранить для Селины эти деньги, осталось тайной. Конверт, в котором они лежали, по-видимому, содержал некогда большую сумму. Он был запечатан и потом вскрыт. На наружной стороне его тонким, почти женским, почерком Симона было написано: «Для моей маленькой дочери Селины Пик на случай, если со мной произойдет несчастье». Под этим стояла дата: написано было семь лет тому назад. Никому не было известно, какая сумма была положена в конверт первоначально. Тот факт, что некоторая часть этой суммы все же сохранилась, был трогательным доказательством, что этот игрок, для которого деньги – наличные деньги – были прежде всего средством унять свою лихорадку за зеленым столом, делал героические усилия, чтобы держать себя в узде ради своей девочки.
Селине предстоял выбор между возвращением к теткам в Вермонт и самостоятельной жизнью в Чикаго. Либо отойти от неведомых страхов и жизненных забот и превратиться постепенно в высохшее и сморщенное яблоко с плесенью внутри, подобно тетушке Сарре и тетушке Эбби. Либо – добывать себе средства к существованию своим трудом. Она не колебалась.
– Но какой работой? – спрашивала Юлия Гемпель. – Что же ты можешь делать?