– Как я понимаю, ты там с одной из своих девиц?
– Ах, ты так это понимаешь? – проговорил он насмешливо, не скрывая своих карт.
– Если я надумаю приехать в Эдинбург, Гай, – холодно произнесла она, – то не для того, чтобы пообщаться с твоей очередной пассией!
– Дорогая моя, – протянул он ласково, не обращая внимания на ее раздраженный тон, – если уж ты пойдешь на столь тяжелую жертву, чтобы составить мне компанию, то я сделаю все возможное, чтобы уделить время тебе одной.
Эта фраза ничего ей не сказала.
– А как же бедная дурочка, надеющаяся на то, что ты посвятишь ей все свое время – что же будет с ней?
– Боже! – перебил он ее. – Не намекаешь ли ты на то, что собираешься остаться со мной на ночь? – чувствовалось, что он наслаждается ситуацией, в голосе его звучало некоторое удивление, но и насмешка тоже. – Если это так, cara[1], то можешь быть абсолютно уверена, что я буду совершенно свободен.
Губы ее сжались.
– Если ты все еще надеешься на это, Гай, – ледяным тоном проговорила она, – то мне тебя жаль. Я весьма разборчива и не ложусь в постель с кем попало. В наше время необходимо проявлять осторожность.
– Вот стерва, – сказал он. – Берегись, Марни, а то в один прекрасный день мне захочется доказать тебе, насколько слаба твоя антипатия ко мне. Берегись, потому что ты никогда не простишь себе то, что покоришься этому – как это ты меня однажды назвала? – Теперь голос его был похож на гладкую змею, возбуждавшую прикосновениями ядовитого языка свои нервные окончания. – «Стареющему жеребцу, предлагающему себя для случки с кем попало»? Тонко, очень тонко подмечено, – протянул он.
У Марни хватило совести поморщиться при напоминании об этих ужасных словах. Четыре года назад она наговорила ему Бог знает что. Такое просто невозможно простить. И она тогда так больно и жестоко оскорбляла его, а он был так невозмутим, так спокойно нежен по отношению к ней, что она отпустила все тормоза, пытаясь разбудить в нем дремлющего зверя своими чудовищными оскорблениями и обвинениями. Но она ничего не добилась. Нет, добилась, но лишь того, что он повернулся и ушел от нее. Теперь она понимала, что ему тогда оставалось только уйти или ударить ее. Но четыре года назад то, что он повернулся и ушел, ранило ее, пожалуй, сильнее, чем все остальное, что он делал по отношению к ней.
– Не моя вина, что ты жаждешь разнообразия, – язвительно отпарировала она, чтобы скрыть свое смущение.
– Именно эта «жажда», как ты изящно выразилась, – поддел он ее, – и делала наши ночи вдвоем такими захватывающе волнующими.