— Так вот я тебе говорю, — уверял его Зюмбюлев, — моя Тотка принесла мне раз живую куропатку — прямо в гнезде ее ухватила, та на яйцах сидела. Я себе отдыхаю под кленом, трубочку набиваю, глядь — Тотка бежит ко мне, хвостом вертит, а в зубах — вот честное слово! — куропатка трепыхается. Живая куропатка!
— Кто его знает! — покачал головой картограф.
— Говорю тебе: честное слово. Живая.
— Едва ли.
Зюмбюлев недавно перешел в третью бригаду и не знал еще привычек Делчо.
— Смотри-ка, не верит! Фома неверующий. Зачем же я буду тебе врать? Как сейчас помню, в августе дело было, жара стояла адская. Я уж с дюжину подбил, мотаться по чаще смысла больше не было.
— Кто его знает!
— Не было смысла, говорят тебе! Я не из жадных. Мне и дюжины куропаток хватит, я ж тебе сказал.
— Сомнительно.
Оскорбленный тем, что ему не верят, Зюмбюлев дернул в сердцах свою козью бородку, ощетинился, но в эту самую минуту сильные руки раздвинули дверь и на пороге встал Андрей.
— Здесь как будто есть свободное место, — сказал он.
Павел Папазов стряхнул пепел с сигареты и любезно улыбнулся.
— Даже если б не было, для тебя бы нашли. Заходи!
Игнат Арсов вскочил, помог Андрею поднять чемодан на багажник, потом молящим шепотом предложил ему сесть у окна.
— Здесь удобно, садись. Я не люблю сидеть у окна. Мне надо к товарищу Власеву, поговорить по служебным делам. Спокойной ночи! — и он выбрался из купе.
Андрей сел против парторга, вытащил сигареты и молча закурил.
— Смотрю я на тебя и удивляюсь, — вдруг оживился Делчо Энев. — Спортсмен, а куришь. Как же так?
— Я уж давно спортом не занимаюсь, — ответил Андрей. — Когда играл в «Академике», не курил.
— Было бы неплохо, если б ты бросил курить, — посоветовал ему Павел Папазов. И добавил многозначительно: — От табака иногда кружится голова. Как от стремления к сенсациям и к славе.
— Кто его знает! — прошептал про себя Делчо Энев, но тут же спохватился. — Да-да, голова кружится! — поспешно согласился он и засмеялся.
— Это относится к молодым людям, — уточнил Павел Папазов. — Особенно к бывшим футбольным звездам.
— Да будет вам поддевать человека, — вмешался в разговор Зюмбюлев. — У одного от табака, у другого от вина, у третьего — он показал на картографа — от женщин — у всех голова от чего-нибудь да кружится. Все мы одним миром мазаны.
— Нет уж, извини, я женскому влиянию не поддаюсь! — запротестовал Делчо Энев.
— Ты? — Зюмбюлев подергал бородку. — А на кого это ты стойку делал, как гончая, — на меня, может? Что, я не видел, что ли?
— Глупости! — Делчо Энев тряхнул головой. — Не такой я человек.