О'Мелли вышел из-за стойки, угрожающе склонился над ним и с явным отвращением процедил на ухо:
– Почему бы тебе не отправиться домой?
– Я не хочу домой, – чистосердечно объявил тот.
– Домой не хочешь, а в участок? – резонно осведомился хозяин заведения.
– Еще по одной, старик! – кротко взмолился нарушитель спокойствия.
– Нет! – отрезал О'Мелли.
– Кофе за тот столик за мой счет! – отрывисто проговорил Джаред Таунсенд, обращаясь к бармену.
Многие повернулись на его голос.
– И вызовите ему такси, – закрепил результат Джаред.
– Я не стану платить за такси для пьяных, – резко отозвался О'Мелли, посчитав, что незнакомец грубо покушается на его порядки.
Буян поднялся со своего места и, доплетясь до стойки, обрушился на нее. Затем хлопнул Джареда лапищей по плечу.
– Вот ты – хороший человек! – Он укоризненно посмотрел на О'Мелли и, вновь одарив осоловелым взглядом Джареда, добавил: – Ты мне теперь лучший друг! Как тебя звать, друг?
– Джаред Таунсенд.
– А я Сэм, – прошамкал тот, так что прозвучало «Шэм», и резко дернул Джареда за руку.
О'Мелли вернулся за стойку и налил Сэму кофе за счет Джареда.
Молодой человек одобрительно посмотрел на Сэма, когда тот притянул ко рту чашечку. Разговор у них не заладился, да, собственно, Джаред к этому и не стремился. Выпив кофе, Сэм, премного разочарованный, поплелся к выходу, налетев там на хрупкую женщину с небольшой коробкой в руках. С извинениями расшаркавшись, он, к радости О'Мелли, удалился.
Боже святый, Кэлли Филлипс, подумал Джаред.
Эта неожиданность не укладывалась ни в одну из прогнозных схем.
Сознание Джареда Таунсенда пронзила строка песни, которая уже пару минут невнятным фоном доносилась из музыкального аппарата, оставляя мужчину безучастным. Теперь он расслышал, как надрывно поет женщина о разбитом сердце. Кэлли, не замечая Джареда, прошла мимо него, распространяя тонкий аромат тубероз.
Шум вокруг – разговоры посетителей, скрип сидений, приглушенный смех, звук стекольных донышек о дерево столешниц, сентиментальная баллада певицы – оглушал Джареда. Усиленный кровоток вскружил голову, кружка выпитого пива внезапно опьянила его.
Зачем она подстригла свои шелковые волосы? – подумал он, украдкой наблюдая за Кэлли, присевшей за дальний пустующий столик. Она сняла жакет, обнажив плечи.
Теперь ее белокурые пряди не вились, как прежде, ниспадая и обрамляя милое улыбчивое личико. Да и личико не было улыбчивым. Хотя памятная зелень глаз, влажность губ и нежная шелковистость кожи не ускользнули от его взгляда.
Он смотрел на девушку, пытаясь понять, что сделало с ней прошедшее после расставания девятилетие, которое сейчас казалось ему девятью днями. Ее губы мерцали все также.