И только служба Страстной недели с дивными песнопениями, говение, исповедь, причащение, служба Пасхальная вновь приближали меня к Богу. С легким сердцем, вдыхая теплый весенний воздух, выходили мы из церкви. А в Великий четверг после службы двенадцати евангелий звездной ночью мы несли зажженные свечи. И во все стороны от церкви расходились такие же огоньки. Было своего рода достижением - суметь донести до дома зажженную свечу и засветить ею лампаду...
К тете Саше ежедневно стали ходить учиться, дети священника из не столь далекого села Ломовки - Люся и Толя. Они квартировали на соседней улице, а по субботам за ними приезжал на лошадке работник их родителей и забирал их. В течение двух лет мы с Машей ездили иногда в Ломовку, а на каникулах живали там подолгу.
Дорога снежными полями, лошадка, запряженная в розвальни, кое-как плетущаяся, а вечером сытная еда, самовар, игры в карты, на следующий день после обедни катанье на салазках с длинной-длинной, хотя и не очень крутой горы мне хорошо запомнились. Дружная была семья и многочисленная.
Когда мы уехали из Богородицка, тетя Саша еще долго переписывалась с матушкой. А потом батюшку избили близ церкви двое ломовских парней, он заболел нервным расстройством и умер. Семья переехала куда-то в другой уезд, и переписка оборвалась...
6.
Помню приезд в Богородицк тульского архиерея. Он прибыл не на поезде, а в огромной карете, запряженной шестеркой лошадей попарно в дышло. Толпы людей, и наша семья в том числе, встречали его в поле между городом и Земледелкой. Когда он проезжал мимо, все кланялись ему в пояс.
Родители мои отправились на архиерейскую службу в собор, но вернулись разочарованные. Столько понаехало крестьян со всего уезда, такая масса толпилась народу, что в церковь родители не сумели попасть. Было решено пойти всей семьей в нашу Успенскую.
Я впервые попал на столь торжественное богослужение. Высокий, очень красивый и благообразный, с длинной седой бородой архиерей, стоя на специальном, воздвигнутом посреди церкви помосте, служил с большим чувством, молитвы произносил так, что я искренно молился и крестился. Его золотые одежды, золотая митра на голове, золото на ризах нескольких священников, дьяконов и мальчиков - все это благолепие захватывало, возвышало душу молящихся. А когда архиерей начал произносить проповедь, да не столь монотонно, как отец Евгений, а вдохновенно, то повышая, то понижая голос, да еще неожиданно стал декламировать стихи - "Отцы пустынники и жены непорочны" и "По небу полуночи Ангел летел", то все молящиеся, начиная со старушек и кончая взрослыми мужчинами, заплакали навзрыд.