Ослепленная правдой (Майер) - страница 37

А в палатах грохот очередей, многократно усиленный гулким эхом, загремевшим в  замкнутом пространстве вестибюля, вызвал настоящую панику. Одни пациенты, решив  сначала, что солдаты сейчас ворвутся внутрь, кося из автоматов все живое, ибо правительство,  наверно, передумало и приняло решение физически ликвидировать слепцов всех скопом,  полезли под кровати, другие от страха застыли на месте, а некоторые подумали, должно быть,  что оно и к лучшему, да на кой она сдалась, такая жизнь, и лучше ужасный конец, чем ужас без  конца. Первыми спохватились обитатели обсервационных палат. Когда загремели выстрелы,  они шарахнулись прочь от двери, но потом наступившая тишина побудила их вернуться,  взглянуть в щелочку, что там творится в вестибюле. Они увидели груду трупов, лужу крови,  которая извивающимися ручьями, как живая, ползла по гладким каменным плитам, и коробки с  продовольствием. Голод заставил их выбраться наружу, вот она, вожделенная еда, и что с того,  что она предназначена слепцам, а зрячим их порции доставят во вторую очередь в соответствии  с установленными правилами, но уж какие тут правила, тем более что нас никто не видит,  недаром же древняя мудрость, бытовавшая во все времена и у всех народов, гласит, что кто  смел, тот и съел, а древние мудрецы съели в таких делах собаку. Впрочем, подхлестнутой  голодом отваги хватило лишь на три шага, вовремя проснувшийся разум же предупредил  дальнейшее продвижение, напомнив, что наибольшую опасность для неосторожных  представляют эти вот безжизненные тела и, главное, эта вот кровь, и кто знает, каких только  тлетворных испарений и ядовитых миазмов не исходит, не изошло уже от безжизненной плоти  слепцов. Они же мертвые, ничего не могут нам сделать, сказал кто-то с явным намерением  успокоить себя и других, однако напрасно он это сказал, только напортил, ибо, хоть слепцы и  вправду мертвы, не шевелятся, глядите, не дышат, кто поручится, что эта белая слепота не есть  на самом деле болезнь душевная, а если принять эту гипотезу, то никогда еще дух убитых не  был так свободен от телесной своей оболочки и, значит, волен веять, где ему  заблагорассудится, веять и сеять, что захочет, и прежде всего зло, ибо всякий скажет, что это  легче всего прочего. Но коробки с продуктами с неодолимой силой манили, магнитом  притягивали к себе взоры, а желудок всегда приводит доводы такого калибра, что устоять нет  возможности. Из одной коробки медленно вытекала, подползая к луже крови, белая жидкость,  по всем приметам - не иначе как молоко, этот цвет не обманет. Двое, отличавшиеся особой  отвагой или склонные к фатализму, благо четкую грань между этими понятиями провести  возможно не всегда, выдвинулись вперед и уже почти коснулись загребущими руками  вожделенных коробок, как вдруг в дверях, ведущих в левый флигель, показалось сколько-то  слепцов. Известно, что у страха глаза велики, а уж в данных обстоятельствах да при таком  освещении и антураже у двух смельчаков, решившихся на вылазку, они просто на лоб полезли,  когда почудилось, будто это восстали из мертвых убитые слепцы, которые нимало не прозрели,  зато, без сомнения, сделались гораздо более опасны, ибо их, старинным слогом говоря,  воспламеняла жажда мести. Смельчаки благоразумно и бесшумно отступили в глубь  вестибюля, надеясь, что слепцы, быть может, как требуют того милосердие и обычай, займутся  убитыми, а уж если нет, то по слепоте своей оставят незамеченной какую-нибудь коробку, хоть  одну, пусть самую маленькую, тем паче что пациентов в обсервационном флигеле не так уж  много, и вообще наилучшим выходом из положения было бы попросить: Пожалейте нас,  пожалуйста, явите божескую милость, оставьте нам одну коробочку, вроде бы так получается,  что после этаких дел еды мы сегодня не получим. Слепые, как слепцам и положено, двигались  ощупью, волоча ноги и все-таки спотыкаясь, однако с задачей своей справились на удивление  успешно и проявили поразительную опять же организованность, применив принцип разделения  труда, и покуда одни, оскальзываясь в липком месиве из крови и молока, подбирали и  выносили трупы, другие занялись коробками, которые побросали солдаты, и одну за другой  отыскали все восемь. Была среди слепцов одна женщина, поспевавшая, как казалось, везде и  всюду, то есть и мертвых помогала выносить, как бы указывая своим сотоварищам путь, что  заведомо невозможно для слепой, и, уж не знаем, случайно ли или намеренно, не раз  поворачивала голову в сторону жильцов обсервационного флигеля, словно видела их или, по  крайней мере, ощущала их присутствие. Очень скоро вестибюль стал пуст, и о недавних  событиях напоминало только большое кровянос пятно и впритык к нему - другое, поменьше,  оставшееся от пролитого молока, да бесчисленные пересекающиеся отпечатки подошв, опять  же кровавые и просто влажные. Зрячие смиренно прикрыли дверь и пошли на поиски хоть  каких-нибудь крох, а о том, сколь сильно пали они духом и близки были к отчаянью, судить  можно по словам, совсем уж было готовым сорваться с уст одного из них: Раз все равно нам  суждено ослепнуть и от судьбы не уйдешь, не перейти ли прямо сейчас в тот флигель, по  крайней мере хоть поесть дадут. Может быть, солдаты принесут что-нибудь и на нашу долю,  сказал кто-то. Ты сам-то служил, спросил другой. Нет. Оно и видно.