– Да, можете, – сказал он. – В чем проявляется «неладное»?
– Слов для этого нет у меня, – нахмурился «Нептун». – Подозреваю я нестабильность в себе самом, но что-то противоречит этому, а что?.. Неведомо мне, друг хозяина, не могу показать я пальцем на тревожное явление.
Голос негэнтропа был настолько мрачен, полон низких вибрирующих интонаций, что историк против воли вздрогнул и поспешно вызвал на сетчатку карту дома. Все было тихо, ни единого постороннего импульса не бродило в нем, не тревожило его внутренние схемы управления. Только на самом краю поля зрения мелькнуло внезапно гравитационное возмущение, где-то на одном из удаленных складов с металлами, но через миллисекунду пропало. Никлас поспешно навел фокус на подозрительную точку, однако уже через минуту был вынужден стереть схему. «Показалось, – облегченно вздохнул он. – Проклятый „Нептун“ расшатывает мою нервную систему, а товарища так уже совсем доконал».
– Но ходить коридорами страшно мне, – сказал негэнтроп. – Где хозяин Леонид-1, поведайте нам.
– С вашей помощью, друзья мои, мы это непременно узнаем, – заверил обеих биоформ Никлас и обратил наконец внимание на обстановку кабинета.
Ему здесь не понравилось: в каждом приборе, будь то банальный туннель-спектрометр или какой-нибудь нейтринный микроскоп, сквозила предельная функциональность. Ни тебе веселой голограммы на стене, ни бодрящего гамма-излучения, ни горшочка с растительной формой жизни («кактусом», по выражению древних)… Как будто хозяин занимался здесь только тем, что проводил измерения, фильтровал отчеты для Гелиодезической Комиссии, изучал научные альманахи (вон они горкой лежат, диски с «Вестником единой Вселенной») или составлял планы исследований. Отдельный масштабный экран, судя по всему, был соединен с видеоканалами от телескопов и зондов, потому что на нем стоял знакомый Никласу логотип гелиодезистов в форме легендарного космического тела, впервые запущенного человеком в космос.
– Лишь позвольте мне отыскать Леонида, и радость вернется к вам, – высокопарно заявил Никлас и осекся. Положительно, общение с индивидуумами, обладающими характерной речью, не идет ему на пользу. Когда-то Ирина высказала мысль, что такая восприимчивость крайне полезна для кланового историка, позволяя «влезть в скафандр собеседника». – Вы меня понимаете?
Биоформы синхронно кивнули – «Хаос» радостно, а «Нептун» неуверенно, словно он все еще тревожился о стабильности пространства. Наверное, эта забота не покидала его уже много дней, развив в его кремний-нейронной системе крайне специфическую фобию, которой, пожалуй, пока не было в психиатрических каталогах. Хотя там, кажется, перечислялось все: от эгофобии (боязни себя) до битофобии (опасения превратиться в разумный сгусток плазмы, прикоснувшись к электроприбору).