Таким образом, 19 сентября Реньеро Дзено вернулся в Венецию из своего второго изгнания, и около дома в Санта-Маркуола его одобрительными возгласами приветствовала толпа; но затем наступило разочарование. На следующем заседании Большого совета, произнося очередную речь, Дзено настроил против себя всех своим самодовольством и самоуверенностью; в конце концов его призвали к порядку и предупредили, что ему следует удовольствоваться уже одержанной победой, поскольку других побед у него не будет. Через несколько дней «корректоры» обнародовали свой доклад. Они предложили довольно мало реформ по улучшению работы Совета десяти: отменить zonte, в будущем ограничить срок службы секретарей и провести несколько других незначительных административных изменений. Однако в действительно важной области, касающейся полномочий Совета десяти в целом, его власть была одобрена практически во всех отношениях, за исключением права изменять решения Большого совета. Во всем остальном круг его полномочий оставался таким же обширным, как и прежде.
Для Венеции это был несчастливый день, поскольку Совет десяти получил полную поддержку и одобрение, чтобы действовать еще более деспотично и считать себя еще более неуязвимым для внешнего контроля, а также — что не менее важно — сделаться еще более непопулярным как среди граждан в целом, так и среди других правительственных органов, на чьи сферы деятельности десять его членов посягали, тем самым непременно вызывая ревность и враждебность. В итоге Реньеро Дзено добился немногого. Он даже не смог призвать к ответу семейство Корнаро. Старого Джованни, который был глубоко опечален резкими обвинениями, выдвинутыми против него, и просил, чтобы ему позволили отречься от власти и удалиться в монастырь, благоразумно отговорили от такого образа действий, который его враги непременно восприняли бы как признание вины. Так что он все еще занимал свою должность, от которой его семейство продолжало тайно получать немалую выгоду. Тем временем его обвинитель постепенно отошел от политической жизни, пользуясь всеобщим уважением, но совсем не имея друзей: он являл собой прекрасный образец самой неприятной породы реформаторов — он начал с того, что искренне добивался самой достойной цели и на этом поприще заслужил славу и всеобщее восхищение, которые вскружили ему голову, и в конце концов некогда священная цель стала для него немногим больше, чем средство для самовозвеличивания.
Однако он пережил еще один, последний, момент торжества — когда из Феррары пришли новости, что Джордже Корнаро погиб от руки неизвестного убийцы. Был ли Дзено к этому причастен, никогда не было доказано; это кажется маловероятным. Корнаро был негодяем, у которого наверняка было множество врагов; сложно представить, чтобы настолько нетерпимый к недостаткам других Дзено опустился до убийства. С другой стороны, он был фанатичным сторонником правосудия, которое часто понимал по-своему. Можно вообразить, как Дзено, независимо от того, был ли он виновен или нет, узнав о гибели врага, торжествующе улыбался.