Большой совет предпринимал попытки влить свежую кровь и вдохнуть новую жизнь в угасающую аристократию. Так были приняты решения о продаже должностей кандидатам извне, даже когда город не нуждался в срочных денежных вливаниях для войны с турками. К 1718 году 127 венецианцев купили для себя и своих наследников патрицианство за 100 000 дукатов. Примерно две трети из них были купцами. Интересно, что все они, став аристократами, забросили свое прежнее занятие. Торговля больше не считалась занятием, достойным благородного человека, несмотря на то, какую роль она сыграла в истории республики. Теперь, как и в большей части других стран Европы, благородный человек получал доходы со своего имения, villeggiatura, которое посещал дважды в год, приезжая туда со всем хозяйством — семьей, слугами, мебелью и книгами. На своей палладианской или барочной вилле он укрывался от летнего зноя и уныния ранней осени, пока не возобновлял свою работу Большой совет и служба не заставляла его вернуться в Венецию. Коммерческие вопросы, как мы видим, оставили на долю инородцев — евреев, греков и далматцев, которые хорошо для этой роли подходили и которым она была по душе.
Как это обычно бывает в длительные периоды мирной жизни, граждане стали обращать больше внимания на вопросы, касающиеся их конституции, и то, что они наблюдали, им не слишком нравилось. Что касается основной структуры республики, то тут народ или, по крайней мере, правящий класс, был доволен. За срок более тысячи лет она почти не изменилась — это рекорд, которого не смогла достичь ни одна страна Европы и, пожалуй, мира. Если сравнить условия жизни в Венеции и на остальной части материка, которую Семилетняя война измотала меньше, чем десятилетие после подписания мира в Ахене (Э-ля-Шапель), закрывшего вопрос об Испанском наследстве, то изменения, пожалуй, и не требовались. Но существовала одна деталь в правительственном механизме, которая всегда вызывала неудовольствие: Совет десяти с его зловещим ответвлением, тремя государственными обвинителями, которые работали тайно, не советуясь ни с кем, кроме друг друга. Их существование становилось все более недопустимым для либерально настроенных умов XVIII столетия.
Мы уже видели, как в XVII веке реформаторы, вроде Реньеро Дзено, безуспешно пытались лишить совет власти. Теперь, спустя 140 лет, ни десять его членов, ни трое судей не казались чудовищами, возникшими в кровавые и мрачные времена Испанского заговора или злодеяний Арунделя. Среди большей части населения, которому они редко давали повод для страха, они даже в значительной степени пользовались поддержкой. Конечно, их все еще ненавидели многие из тех аристократов, особенно барнаботти, которые, хоть и являлись членами Большого совета, но были бедны, не могли претендовать на более высокие должности и чья ненадежность делала их объектом постоянного наблюдения.