Все это произошло в наш выходной день. К общей радости, день солнечный, ни ветерка, ни тучки. Мозгалевский разложил на земле всю свою канцелярию, сушит. Я выкупался и хожу во всем чистом.
— А ты красивый, Алеша, — говорит Тася.
— Это я знаю.
— Смотри ты, какой хвастун!
— Почему хвастун? Как есть, так и говорю.
— Покажи свои глаза.
Я повернулся к ней.
— По-моему, хорошие глаза у тебя, — говорит Тася, — а Шуренка говорит, что они у тебя блудящие.
— Какие?
— Блудящие. Это она так сказала.
— А что это значит?
— Ну, она говорит, у кого такие глаза, тот за женщинами любит гоняться.
— И что же, я гоняюсь? За ней, может, гоняюсь?
— Нет.
— За тобой?
— Нет, и за мной не гоняешься...
— Я тоже так думаю. Значит, глаза не блудящие?
— Да.
— А тебе хотелось, чтобы они были блудящие?
— Мне хотелось, чтоб ты только за одной девушкой бегал.
— Это бесполезно.
— Как знать, — лукаво улыбнулась Тася.
Из палатки вышла Ирина. Я знаю, она пройдет мимо и не заметит меня. Но сегодня есть предлог поговорить с ней.
— Здравствуй, Ирина, — говорю я.
— Здравствуй, — безразличным голосом говорит она и хочет пройти мимо, но я встаю на ее пути.
— Послушай, Ирина, ты работала в поисковой экспедиции по золоту?
Она недоуменно смотрит на меня.
— Работала.
— И встречалась с таежным охотником Назаркой? Он еще у тебя Серко застрелил...
— Откуда ты знаешь? — Она идет к костру. Я за ней. Как я рад, что она заинтересовалась. Иногда достаточно пустяка, чтобы ледок отчуждения растаял.
— Это целая история. Если хочешь, я расскажу. Я встретил его...
Но она уже не слушает.
— Что, еще не закипел? — спрашивает она Шуренку и снимает с чайника крышку, заглядывает. — Начинает...
— Ты какая-то совсем другая стала, — говорю я.
— Да. Теперь я другая. После того как тонула, стала другая.
— Что, это верно говорят, будто когда человек тонет, то всю свою жизнь видит? — спрашивает Шуренка, подкладывая в костер.
— Верно. Я увидела всех — отца с мамой, сестренок. Солнце увидела, свое детство... Это даже не передашь, но я все увидела.
— Скажи, пожалуйста, — удивляется Шуренка. — А страшно было?
— Нет, не страшно. Только очень обидно.
— Если бы не Кирилл Владимирович, пропала бы ты, — сказала Шуренка.
— Он смелый, — ответила в раздумье Ирина.
— Ты говоришь так, будто он единственный, который мог тебя спасти, — сказал я.
— Но ведь ты не спас? — Она посмотрела на меня.
— Я просто не успел...
— Один не успел, другой струсил, а Кирилл спас... Почему-то именно он спас...
Чайник закипел, стал захлебываться. Ирина сняла его.
— Я не думал, что ты поставишь меня на одну доску с Лыковым, — сказал я.