— В титрах картины говорится, что в ее основе лежит реальная история. Вы ездили в Самару, работали с документами?
— Нет, я никуда не ездил… И сразу отказался от прямого описания исторических событий. От произошедшего сохранилась стенограмма заседания Куйбышевского обкома КПСС, где разбирались «слухи и бабьи домыслы», да сохранился фильм «Тучи над Борском» (который время от времени показывают по телевидению) о том, как сектанты преследуют девушку. И еще остались всевозможные устные предания. Я изменил место действия и имена героев, поскольку у нас очень много в стране людей, которые «все знают» и готовы всех учить, как «все было на самом деле». Так вот, в данном случае учить меня им не придется: я не описываю Куйбышев.
Мое отношение к событиям тех лет простое и внятное: что-то произошло. Весною я получил письмо от женщины, которая, будучи еще совсем юной, стояла тогда в оцеплении около Зоиного дома. Она сообщила, что даже трамвайные пути были перенесены на сто метров в сторону, чтобы трамвай как можно дальше останавливался от так волновавшего всех черного дома с погашенными окнами. И именно в оцеплении эта женщина познакомилась с военным, который сделал ей предложение, увез на Север. Они 30 лет с ним прожили в счастливом браке. Это же готовая новелла из нашей картины — жаль, что я не знал ее раньше! Поэтому я думаю: тогда в Куйбышеве все было достаточно серьезно. И надеюсь на то, что, может быть, моя проза и картина Александра Прошкина подвигнет какого-нибудь историка собрать все оставшиеся сведения по крупицам и написать вполне объективное исследование событий тех дней. А я не историк. У меня не было на эту работу ни возможностей, ни сил, ни желания.
— Насколько для Вас при работе над «Чудом» было важно, произошло ли в реальности «Зоино стояние» или нет?
— Когда я только начинал работу, у меня не было сомнений в подлинности случившегося. Но, тем не менее, я не убеждаю в этом других. Эту историю я услышал лет в семь-восемь лет от своей нянечки бабы Лизы, крестьянки из Тверской губернии. Став взрослым, я считал всегда, что моя дорогая бабка Лиза, Царствие ей Небесное, взяла ее из какого-то православного дореволюционного календаря. А потом, уже в постперестроечное время, была издана тоненькая брошюра с фрагментами стенограммы, в которой сохранилось обсуждение «Зоиного стояния» в Куйбышевском обкоме. И меня резанули эти страницы: чудо ведь было. И когда я писал свою прозу, меня уже не терзали сомнения на этот счет. Но я делал вещь не о самом чуде, как я уже сказал, а об отношении к нему людей, у которых залеплено духовное зрение, и о том, что происходит после того, как они соприкоснулись с тем, что выламывается из их привычного мира.