Подкрепленная превосходной едой, она ощутила какую-то общую теплоту, которая связывала этих пуритан с их суровыми одеждами и принципами.
После того, как принципы были изложены и торжественно провозглашены, более человечные чувства вступили в свои права.
Роз-Анн сохранила свое красное платье, а она, Анжелика, француженка и папистка, сидела на почетном месте за семейным столом.
Кантор всех интриговал. Этот юноша со светлыми глазами не был похож ни на своих, ни на чужих.
Благодаря его превосходному английскому языку, знакомству с Бостоном поселенцы единодушно приняли его в свою компанию. Но затем, вспомнив, что он также француз и папист, несколько отступили. Все бывшие здесь мужчины, старый Бенджамен со своими сыновьями и зятьями, рассматривали его с интересом из-под своих густых ресниц, расспрашивали, заставляли говорить, обдумывая каждый ответ.
К концу ужина дверь распахнулась, и на пороге появился огромного роста пузатый человек, с приходом которого словно ледяной ветер проник в радушную и теплую атмосферу.
Это был преподобный Томас Пэтридж. Будучи ирландцем по происхождению и к тому же сангвинического телосложения, он испытывал дополнительные трудности помимо тех, которые переживает каждый человек, стремящийся обрести добродетели кротости, смирения и целомудрия. Он смог достичь нравственных высот, позволивших ему стать одним из величайших пасторов своего времени, лишь благодаря обширности и педантичности своих знаний, постоянному обличению чужих грехов и частым вспышкам святого и громогласного гнева, подобного струям пара, который вырывается из-под крышки котелка.
Кроме того, он читал Цицерона, Теренция, Овидия и Виргилия, говорил на латыни и знал иврит.
Он окинул собравшихся мрачным взглядом, задержал его на Анжелике, показав всем своим потрясенным видом, что действительность превзошла его худшие опасения, с брезгливой печалью оглядел Роз-Анн, которая вся вымазалась в черничном варенье, затем завернулся в широкий и длинный женевский плащ, словно хотел защитить и оградить себя от стольких мерзостей.
— Итак, Бен, — сказал он глухим голосом, — мудрость не пришла к тебе вместе со старостью. Потворщик иезуитов и папистов, ты осмеливаешься усадить за стол женщину, которая являет собой само воплощение той, которая обрекла человеческий род на самые тяжкие бедствия, эту Еву во всем ореоле ее беззаботности и искушающих прелестей. Ты осмеливаешься принять в свою набожную семью ребенка, который может принести тебе отныне только стыд и разлад. Ты осмеливаешься, наконец, принимать того, кто встретил в лесу Черного Человека и своей кровью подписал скрижаль, протянутую ему самим сатаной, что объясняет безнаказанность, с которой он бродит по тропам язычников. Но это должно было бы навсегда закрыть ему двери почтенных домов…