Спустились они тогда с горы Биш-Бармак и остались в том сарае ночевать. Казачок притомился за день и сразу уснул. Спит спокойно, ничего не чует. А гнусу всякого в том караване — хоть метлой мети, хоть лопатой греби. Наутро глаза и нос у Федьки распухли. Казаки гогочут:
— Смотри, нос-то у тебя — груша переспелая.
— Федька! — зовет Ряднов. — Снеси письмо хану. Да поживей возвращайся.
По жарким, пестрым, как шкура пантеры, улицам Баку плетется маленький казачок. Вопиют муэдзины, созывая верующих. Стонут нищие. Ругаются, стараясь перекричать друг друга, нарядные персы, возвращаясь с базара.
И сквозь этот невообразимый шум, гвалт, крики идет маленький казачок.
— Ибн алла! — каркает кто-то над самым ухом.
— Ибн алла! — сверкнув глазами, проносится быстрый всадник, едва не задев Федьку лошадью.
Бакинские улочки так узки и запутанны, что, пройдя одну, не всегда попадешь в другую. Дома на них стоят как попало.
Чудная страна: и улицы чудные, и люди чудные. Недавно Федька писал домой: «А платья персы носят озямные, киндячные, кумачные, кутнятые и опоясывают себя великими кушаками, а поверх кушаков шали вишневые, а на головах чалмы. На ногах чулки да башмаки, а жонки ходят, закрывшись в тонкие платки. Лиц и глаз не видать. Чудно».
— Ибн алла! — снова кричат из-за угла.
Федька в испуге шарахается в сторону и больно зашибает ногу. Казачок садится на землю, дует на ушибленное место:
— Фу… у верблюда боли, фу… у пантера боли… фу… у хана боли…
Проходит мимо перс, останавливается. В изумлении слушает. Аллах, как странны эти русские! Подумать только, как они молятся: плюют и дуют на ногу!
Передохнув, Федька встает, вприпрыжку несется к ханским хоромам.
Начальник ханской канцелярии пристально смотрит в окно: — Проклятые гяуры, они смеются над нами. Кто позволил им, неверным, без почтения относиться к знатному бакинскому властителю — прислать какого-то мальчишку.
Ибн-Мухамед-оглы велик и тучен. Его толстый живот напоминает огромную бочку. Сверху он, словно обручем, стянут тугим красным поясом. Но пояс все равно не помогает: когда Мухамед сердится, живот раздувается так, что того гляди лопнет. Впрочем, это одна из любимых забав владыки — так злить толстого Мухамеда. «Дьявол! — шепчет, негодуя, Мухамед. — Такой же дьявол, как и его родственник Фет Али! Оба они — два уха одного безумного верблюда. Они всегда заодно. Фет Али недоволен русскими, и наш тоже гонит. Кто их сюда звал? Кто?» — тучный Мухамед начинает пыхтеть.
Недавно хан дал приказ: впредь сноситься с русскими только «через переписку». Но русские пишут вот что: