Однако еще в поезде у него немедленно стащили шляпу, подаренную невестой, оставив взамен фетровый гриб, который был ему мал.
Он стал опрашивать спутников, когда увидел человека, похожего на стервятника, переевшего мертвых тел. На нем была его шляпа.
Только он к нему рванулся, откуда ни возьмись набежали операторы, и через несколько минут похититель уехал в лимонной шляпе с багряной надписью: «Джейкоб 3. Шнелленхамер, президент кинокорпорации "Перфекто-Зиззбаум"».
Маллинеры отважны. Мой племянник не собирался уступать шляпу даже императору и, явившись наутро в приемную Шнелленхамера, прождал всего четыре часа.
Магнат взглянул на него и положил перед ним лист бумаги.
— Подпишитесь тут, — сказал он.
Решив, что это расписка, племянник мой подписался, и магнат нажал на кнопку.
— Где у нас есть места? — спросил он секретаршу.
— Комната 40 в колонии.
— Я думал, там этот, подтекстовка.
— Позавчера опочил.
— Тело вынесли?
— Да.
— Там будет жить мистер Маллинер. Вот контракт. Булстрод хотел что-то сказать, но магнат поднял руку.
— Кто у нас на «Благовонных грешниках»?
Секретарша посмотрела в список.
— Доке, Нокс, Февершем, мисс Уилсон, миссис Купер, Ленок, Марки, Дэбни и Мендельсон.
— И все?
— Приезжал миссионер, хотел обработать дублерш, но ему удалось бежать в Канаду.
— Ай-яй-яй! — огорчился мистер Шнелленхамер. — Плохо работаем, плохо. Дайте мистеру Маллинеру сценарий.
Секретарша вышла. Магнат спросил:
— Вы пьесу видели?
— Нет.
— Роскошная драма из жизни золотой молодежи, — объяснил шеф. — Боль сердца сквозь бессмысленный смех. Шла в Нью-Йорке неделю, прогорела, мы ее купили. Материал неплохой. Посмотрим, что вы из него вытянете.
— Да я не хочу писать для кино, — сказал мой племянник.
— Придется, — вздохнул магнат. — Контракт подписали.
— Вы лучше верните мне шляпу!
— Мы, — сказал мистер Шнелленхамер, — занимаемся не шляпами, а фильмами.
Колония для прокаженных, куда поместили племянника, оказалась длинным, низким зданием с кельями (или, если хотите, камерами), выходящими в коридор. Заселили ее, чтобы разгрузить тюрьму, просто лопавшуюся от авторов. Обосновавшись в комнате 40, Булстрод занялся «Грешниками».
Он не так уж страдал, жизнь на студиях очень ругают, но это — клевета. Здесь одно неудобство, одиночество.
Казалось бы, полно народу — но никто не общается. Все сидят у себя, вывесив табличку: «Занят». Если же вы все-таки откроете дверь, вас встретит такой страшный, такой нечеловеческий звук, что вы убежите от греха подальше.
Мир — вдалеке, его как бы и нет. Иногда вы увидите человека, который везет что-то в павильон; иногда услышите властный вопль ассистента. Но обычно царит тишина, как на необитаемом острове, который нам живо описала мисс Постлвейт.