— Почему он не ответил мне «Эй!», когда я ему сказал «Эй!»? Когда джентльмен говорит другому джентльмену «Эй!», он вправе рассчитывать, что ему ответят.
Смидли поспешил исправить промашку.
— Эй! — враждебно сказал он.
— Эй — кто?
— Эй, мистер Фиппс.
Дворецкий нахмурился. Его настроение резко омрачилось. Дружественная теплота и расположение, с которыми он вошел в эту комнату, улетучились, и он стал меньше любить человечество. В поведении Смидли ему увиделись формальность и отсутствие сердечности, а это не могло вызвать одобрения. Как будто он по-приятельски хлопнул по плечу бонвивана старой закалки, а тот развернулся да и дал ему по носу.
— Ладно, — сказал он. — К черту условности. Скажи: эй, Джимми!
— Эй, Джимми.
Одержимый манией совершенства, Фиппс не удовлетворился.
— Ну-ка, еще разок, понежнее.
— Эй, Джимми.
Фиппс откинулся на подушки. Интонация Смидли еще была далека от мелодичности попугая-неразлучника, обращающегося к своей подружке, но ближе к идеалу.
— Уже лучше. Вам, светским мотылькам, не следует проявлять пренебрежения к малым сим.
— А ты что, не любишь светских мотыльков? — поинтересовалась Билл.
Фиппс решительно тряхнул головой.
— Нет. Не одобряю их. Вот придет революция — висеть им всем на фонарях. Система прогнила насквозь. Я что, не человек? А, Смидли?
Смидли опять подпрыгнул.
— Конечно, конечно, человек, Джимми.
— Я что — не джентльмен?
— Конечно, конечно, джентльмен, Джимми.
— Тогда принеси мне подушку под голову, забулдыга старый. И поторопись. Мне требуется уход.
Смидли взял подушку и подложил Фиппсу под голову.
— Удобно, Джимми? — сквозь зубы процедил он. Дворецкий окинул его ледяным взглядом.
— Это кого ты называешь Джимми? Обращайся ко мне «мистер Фиппс».
— Виноват, мистер Фиппс.
— Это ты правильно сказал. Знаю я вашу породу. Очень хорошо знаю. Бедняков готовы с лица земли стереть, последний кусок хлеба отнимете у вдовы и сироты. Вот придет революция, польется кровушка рекой по Парк-авеню и Сатто-плейс, а я попляшу на ваших трупах.
Смидли отвел Билл в сторонку.
— Если это безобразие будет продолжаться, — прошептал он, — я за себя не отвечаю, Билл. У меня давление.
— Вот придет революция, — напомнила ему Билл, — никакого давления не будет. Вся кровь вытечет на Парк-авеню.
— Пойду послушаю возле дверей Аделы. Надо убедиться, что она спит. А пока уберем выпивку из-под носа этого сукина… — Он перехватил взгляд Фиппса, подавился словом и вымученно улыбнулся. — Эй, мистер Фиппс!
Глаза дворецкого были слишком замутнены, чтобы сквозь них сверкнул огонь, но по лицу стало видно, что он обиделся.